Избранное
Шрифт:
Ну все, пропал! Видно, она откуда-то узнала про то, что в Ханое я побывал у актрис. Интересно, кто из моих «доброжелателей» успел так быстро ей нашептать? Вот негодяи! Без ножа зарезали. И что за незадача такая. Ну нет, этого я им так не оставлю. Провалиться мне на этом месте, если до нынешнего случая я хотя бы знал, где его искать, этот квартал актрис! Клянусь, что попал туда впервые и вовсе не потому, что мне так захотелось, а единственно из желания уважить одного из моих почитателей, чрезвычайно щедрого человека.
День начался с того, что я по какому-то незначительному поводу заглянул в издательство. Редактор, господин В., протянул мне визитную карточку, на которой стояло совершенно ничего не говорящее мне
— Этот человек просил встречи с вами, дело как будто важное…
Я набрал помер телефона, обозначенный на визитной карточке. Где-то далеко нежный голосок проворковал:
— Мой хозяин сейчас, к сожалению, занят… Мой хозяин очень надеется, что удостоится чести принять вас сегодня же, в семь вечера… Очень важное дело, да, мой хозяин подчеркнул, что важное…
Я пришел в семь, вернее, мы пришли — я и Шен, мой друг, так, на всякий случай. Важное дело, оказалось, в общих чертах можно было описать так: господин Х. ознакомился с моими сочинениями. Прочитав их, он решил, что я, очевидно, славный малый, как он изволил выразиться, и пожелал со мной встретиться. Встретиться и познакомиться. Ну, а раз знакомство состоялось, нам надлежало немедля отправиться в квартал Кхамтхиен и там усладить себя беседой об изящной словесности.
О господи! Такая малость дружеского участия — и в результате — такая ужасная, непоправимая неприятность! Тем более обидно, что доверие жены я обманывал, так сказать, в течение всего лишь каких-нибудь двух-трех часов. Я принял приглашение господина Х. Так в тот вечер мы, мой весьма неискушенный друг Шен и я, и оказались, совсем неожиданно для себя, в «Гроте нимф». Но господин Х. может засвидетельствовать, что мы пробыли у актрис не более пятнадцати минут. Музицировать мы обучены не были. В арбузных семечках толка не знали. Коньяк пить не умели. Актрисы же оказались весьма жестокими созданиями. С высоты своего величия — изысканных туалетов и мудреных причесок — они потешались над нашими неуклюже искромсанными деревенским цирюльником головами. Я сгорал со стыда. К тому же там были еще и другие гости господина Х., все как один богатые крупные торговцы, китайцы. Эти тоже поглядывали на нас с откровенной усмешкой и словно старались припомнить: не мы ли это приходили к ним с робкой просьбой получить место приказчика или писаря? Лица у нас обоих сразу стали вымученными, тело точно деревянным, неповоротливым и неловким. И потому, едва только начались возлияния, мы оба встали, извинились и ушли. Да пусть меня господь покарает, пусть у меня рука отсохнет, если я этой самой рукой успел хотя бы коснуться кого-нибудь из тамошних девиц! А вот поди ж ты, отыскался какой-то подлец, из такой ерунды раздул целую историю, да еще поспешил донести моей жене! Ну как мне теперь оправдываться? Я так и остался стоять с вытянутой, точно на похоронах, физиономией. Между тем жена снова, уже в который раз, ткнула пальцем мне в лицо и заявила:
— Прошлялся столько времени! И где тебя только носило?! А теперь вот явился, не запылился! Мог вообще не возвращаться! И так по твоей милости последнего талона на пряжу лишились!
Ах, вот оно что… Я пришел в себя, отер со лба холодный пот и, окончательно воспрянув духом, спросил:
— Какой талон? Огорошила с ходу, в толк что-то никак не возьму…
Жена издевательски усмехнулась:
— Ах, какой талон?! Разрешение на покупку пряжи! Понял теперь? Нам и так всего один дали, не забрали вовремя, вот другой и оттяпал!
— Позволь, как это так — оттяпал? Ведь талон на мое имя!
— Ну и что? Он-то утверждает, что это его! Ты Као, и он Као! Прикажешь с ним драться?!
Я растерялся. Я почувствовал, как во мне поднимается злость на отца. Ну что ему стоило наградить меня каким-нибудь редким именем и уберечь от подобных совпадений? Но дело, как говорится, сделано, ничего тут не изменишь!
— Что же, — со вздохом
Жена не удостоила меня ответом. Она только скривила губы и бросила в мою сторону полный укоризны взгляд. Я усмехнулся. Ведь я и сам знал, что говорю так из одного лишь упрямства. Разве это можно принять всерьез? Всякому ясно, что из-за отсутствия талона на пряжу ноги не протянешь. Да, ноги протянуть нельзя, но вот отощать до предела можно. Если признаться честно, в нашем доме и так все отличаются худобой. То, что костляв я, — естественно, я такой всегда. Малыш у нас худенький, но на то ведь он и мой сын! А вот жена… Когда-то она была, что называется, женщина в теле, а за последнее время очень сдала. Постоянное недоедание, что же тут удивительного! Я взглянул на жену. Мое сердце сжалось от сострадания, и я попытался хоть как-то утешить ее:
— Ладно, пусть его… Нет у нас пряжи, и не надо, станешь внаем прясть. Ну, не заработаешь на рис, так на похлебку-то достанет! А я прямо сейчас же сажусь и буду теперь целые дни писать. Ссуду мы почти до конца выплатили, все забот меньше. Нам бы только как-то с едой выкрутиться…
Губы жены снова скривились, и она опустила голову:
— Оттого и тяжко!.. Кажется, и после смерти мы с этими долгами не расквитаемся.
— Станем отдавать постепенно и расквитаемся, — ласково сказал я. — Успокойся!
— Да уж, от моего беспокойства ничего не изменится. Мое дело — со всем мириться. Только ведь будем без денег — малыш голодным останется. А мне что сделается, мне не привыкать…
— Ладно, ладно, положись на меня.
— Ты только на словах горазд!
Она не пожелала больше со мной разговаривать и вконец расстроенная побежала к соседям. Нет, славная она женщина — сердится, а ведь пошла занять рису. Знает, что я проголодался. Я растрогался. Во мне поднялось жгучее желание писать: заработать денег и избавиться от долгов. Я снял башмаки, пиджак и уселся за письменный стол. Нельзя терять ни секунды драгоценного времени. Начну прямо сейчас, и к тому моменту, когда поспеет еда, у меня уже будут в заделе донгов двадцать — тридцать…
Я призвал свое вдохновение. Внешний мир потускнел, стал понемногу стираться… Мысли что те же пчелы — поначалу они редки, потом их все больше и больше, и вот их целый рой. Они бродили у меня в голове, как молодое вино, столько суеты, напряжения и беспокойства в них было! «Вот-вот, — ликовал я, — я найду им дорогу и выпущу их на волю, на кончик своего пера…»
И тут вдруг раздался пронзительный крик жены:
— О господи! Ну где еще такое видано?! Не успел явиться, как опять бездельничает! Ничем его не прошибешь! За малышом и то приглядеть не может, ребенок чуть не убился во дворе!..
1942
Перевод И. Зимониной.
СТАРЫЙ ХАК
Старый Хак раздул соломенный трут и от него зажег лучину. Я прочистил трубку, набил ее лаосским табаком [22] и предложил старику сделать первую затяжку. Но тот отказался.
— Пожалуйста, господин учитель, вы уж первым покурите, — настаивал он, протягивая мне лучину, — прошу вас.
22
Лаосский табак — сорт крупного табака темного цвета; курят его обычно через кальян, набивая в трубку малыми порциями.