Избранное
Шрифт:
И еще он подумал, что нельзя винить кассира на почтамте, который так грубо обошелся с ним. Наверное, у этого кассира огромная семья и он так же беден. После целого дня работы, с головой, распухшей от цифр, счетов, невыполненных поручений, этот человек, усталый и издерганный, возвращается домой. Но и дома ему нет покоя. Старшие дети орут и дерутся, младшие ревут, жена молчит и дуется либо закатывает истерику, а ночью рассказывает о своих бесчисленных заботах. Кредиторы приходят требовать уплаты долгов. Он вынужден вникать в десятки хозяйственных дел, изыскивать деньги… Наконец он засыпает… И видит во сне, что он выиграл по лотерее, а утром просыпается с горьким чувством разочарования, снова идет в свою осточертевшую
Диен вдруг вспомнил мелкого чиновника, бывшего соседом в ту пору, когда он еще работал учителем одной из частных школ в пригороде. У чиновника была большая семья: пятеро детей, жена, мать, теща и сестра. Он вечно ходил в потрепанном костюме, в рубашке, пестревшей заплатами, с воротником, протертым насквозь. Вот уж кто действительно не знал, что такое тишина. В доме у него вечно плакали дети, свекровь ругалась с невесткой, сестра подпускала шпильки обеим. И каждый винил в своих бедах другого. Должно быть, поэтому чиновник не очень-то спешил домой по вечерам и возвращался, когда на улицах уже зажигались фонари. Он усаживался и, ни на кого не глядя, поспешно съедал несколько чашек риса. Потом брал зубочистку и ложился, но отдохнуть ему никогда не удавалось. Теща донимала своим брюзжанием, жена — плачем и жалобами, обе старались привлечь его на свою сторону. Не зная, за кого вступиться, бедняга молчал со страдальческим выражением лица, недвижно, как мертвец, и на глаза его часто навертывались бессильные слезы.
Однажды Диен встретился с ним в харчевне. Чиновник вошел, осторожно пробрался к столику в самом дальнем углу и уселся лицом к стене. Заказав пять котлет по-сайгонски, он с наслаждением принялся их уплетать. Затем поднялся и тихонько выскользнул на улицу. Лицо его сияло от счастья. Был конец месяца, и государственным служащим, очевидно, только что выдали жалованье. Диен ясно представил себе, как этот человек пришел сюда полакомиться тайком от жены и детей.
Уныние и тоска сжали сердце Диена. Теперь он уже сочувствовал кассиру, затеявшему с ним утреннюю стычку. Бедняга наверняка испортил себе настроение на весь день. Ведь и самому Диену не раз приходилось расстраиваться из-за пустяков. Господи! Разве мало забот у обоих? Так если они не в силах помочь друг другу, зачем же причинять новые неприятности? Диен горько раскаивался в своей несдержанности. Жалость вытеснила из сердца все другие чувства. Ему было жаль жену, детей, жаль всех, кто страдает, подобно ему. Ему хотелось прижать к груди и утешить всех несчастных.
Глаза Диена стали влажными от слез.
— Хыонг, поди сюда, детка, — ласково позвал он дочку.
Быстро вытерев слезы, девочка прибежала и робко остановилась возле кровати.
— Что, папа?
— Ложись здесь, я буду обмахивать тебя веером.
Видя, что муж больше не сердится, в разговор вступила жена:
— Идите лучше сюда. Пусть Хыонг ляжет с братом. Он уже уснул, и ты будешь обмахивать сразу двоих, а я пойду достану немного риса и поставлю варить. Оставшийся от завтрака рис я отдала детям — ведь я тоже с утра ничего не ела.
1942
Перевод И. Быстрова.
КАК Я КУПИЛ ДОМ
Дорогой Ким!
До чего я зол был в тот вечер, проводив тебя и других друзей на пароход! Зол на самого себя! Не могу простить себе, что так легкомысленно позвал вас всех в гости.
Не сердись на меня за эти слова, я все отлично понимаю. Разумеется, наша дружба превыше отлично сшитого костюма, модных туфель или первоклассного автомобиля. Мы ценим и уважаем друг друга не за богатство. И, уж
Но прошу тебя, пойми меня правильно. У тебя в гостях я видел удобные модные кресла, с мягким сиденьем и высокой спинкой, которые, казалось, сами зовут расположиться в них. В гостях у До мы сидели в китайских креслах, отделанных цветной мозаикой из мрамора. В доме Фунга была мебель черного дерева, инкрустированная перламутром. Минь пригласил нас отдохнуть на европейских кроватях. Даже у дядюшки Ли нам расстелили на вымощенном кирпичном дворике цветную циновку, и мы сидели на ней, любуясь луной.
А чтобы войти в мою мрачную тесную хижину, моим друзьям пришлось согнуться в три погибели. Ваши ноги сразу ощутили сырость земляного пола, и в нос ударил спертый воздух… Моя старшая дочурка с ночи мучилась животом. Она лежала в гамаке, который был натянут через всю комнату и загораживал проход. Штаны и рубашонка на ней были из самой дешевой материи, — ваши служанки отказались бы от таких. Под гамаком виднелась большая лужа: девочку все время рвало. Мое лицо полыхало от стыда. А когда ты подошел к ней и заговорил, я почувствовал комок в горле. Ты вел себя безупречно, дорогой Ким, твоя рука не дрогнула, когда ты дотронулся до руки ребенка. Сострадание к другу помогло тебе сохранить выдержку. Но наша профессия приучает к наблюдательности. Пусть лишь на мгновенье у тебя дрогнули ресницы, замерла рука и окаменело лицо. Для опытного взгляда и этого достаточно.
Не стоит возражать, дорогой друг! Мы должны уметь говорить правду в глаза. Я догадался обо всем. Я прекрасно знаю, что, пожав руку ребенку, ты сразу подумал о мыле и тазе с чистой водой… Поверь, я не обиделся бы, скажи ты об этом прямо. Но ты сдержался.
«Твой дом не так уж плох. Здесь можно жить вчетвером, даже впятером», — сказал ты, оглядывая мое жилище. Что оставалось мне на это ответить? Ничего. И я улыбнулся. Пока я искал, куда бы усадить гостей, жена унесла ребенка к соседям. Я поднял противомоскитную сетку, и гости смогли усесться на кровати. Двоим, однако, пришлось остаться на ногах.
После недавних ливней вечер, к счастью, выдался сухой и теплый. Ужинать мы могли прямо на дворе, и я разостлал на земле циновку, но чтобы сесть на нее, вам пришлось снять туфли и даже брюки.
«Не беда! Аппетит не пропадет!» — говорили вы, и каждый старался держаться как можно непринужденнее. Вы делали это во имя дружбы, желая утешить меня. Убогое жилище не стоит, мол, того, чтобы из-за него огорчаться. Я и сам пытался убедить себя в этом, однако не мог. Всю ночь я не спал, терзаясь раскаянием и осыпая себя упреками.
«Видимо, мне еще долго придется страдать, — думал я, — потому что неизвестно, когда я смогу построить новый дом, хоть немного чище и просторнее!» Я буквально надрывался на работе. Я медленно убивал себя, чтобы скопить денег. Но человеческие силы имеют предел, а цены растут беспредельно. Бамбук и доски становятся дороже изо дня в день, из месяца в месяц. И цель моя отодвигается все дальше. Сначала я решил израсходовать на покупку дома двести донгов, но не успел скопить и половину этой суммы, как цены выросли. Теперь уже требовалось не меньше трехсот. Взять в долг под проценты я не решался, зная по опыту, чем это кончается. И без того половина заработка уходит у меня сейчас на уплату процентов по старым долгам. Влезешь в одни долги, не успеешь рассчитаться, глядь, уже появляются новые… Нет, это равносильно гибели!