Избранное
Шрифт:
Диен с трудом сел на постели и спустил ноги на пол. Светало. Жена и мальчишка-слуга уснули, видимо, совсем недавно. Диен не хотел никого тревожить и, чтобы не возиться с завтраком, решил не есть вовсе. Лучше пораньше выйти, чтобы не упустить часы утренней прохлады. Умывшись, он подошел к шкафу, оделся, сунул в карман бумажник, затем запер шкаф и тихонько положил ключ жене в карман. Но она сразу же проснулась.
— Уже уходишь?
— Да.
— Разбуди мальчишку, пусть приготовит тебе поесть.
— Не стоит, провозишься с завтраком, придется идти по солнцепеку.
— Смотри, раньше вечера не вернешься, разве можно весь день быть голодным?
— В городе поем, получу деньги и зайду в харчевню.
Диен
— Да, чуть не забыла! На обратном пути зайди к лекарю и возьми у него лекарство.
— Так ведь Тюен еще этого не выпил.
— Не для него, для Хыонг! У нее на лице опять сыпь.
— Ерунда! Дай какого-нибудь отвара, и все как рукой снимет! Сейчас за самое дешевое лекарство берут не меньше донга. Если от каждой болячки глотать лекарства, скоро есть нечего будет!
— Ну и пусть! Лекарство нужнее. Я уверена, что это снова лишай. Запустишь — пойдет по всему телу, тогда несколькими донгами не отделаешься. Помнишь, как было в прошлый раз?
— Тогда она была совсем крошка, а после пяти лишаи разве бывают?
— И у восьмилетних бывают, еще как бывают! Так что денег не жалей, здоровье дороже! Слышишь? Купи непременно.
— Ладно, куплю. Одному лекарство, другому лекарство… Из-за этих лекарств по миру пойдем.
Продолжая ворчать, Диен вышел. Жалованья его едва хватало на еду, он мог позволить себе лишь самые необходимые расходы, и каждую трату приходилось тщательно рассчитывать. Лекарств, сколько ни покупай, все мало, уж кому-кому, а ему это хорошо известно. Диен сам часто болел и ненавидел лекарства. Пользы от них никакой, только желудок расстраивают. Одному богу известно, сколько он их выпил. А что толку? Денег ухлопал уйму, а болезни как были, так и остались. Наконец, разозлившись, он решил не брать больше в рот ни микстур, ни таблеток. И ведь не умер! Напротив, бросив глотать всю эту пакость, стал чувствовать себя гораздо лучше. Да что говорить! Если бы лекарства обладали той силой, которую им приписывают, богатые жили бы вечно, а бедняки давно бы уже все вымерли. А госпожа Хан Хынг, которая ссужает ему деньги из расчета десяти процентов? Разве оставалась бы она бездетной? У нее в доме небось полно женьшеня, корицы и других снадобий. Или взять Дак, у которой были неудачные роды. Ей давным-давно пора бы покинуть этот мир, а она все живет и иногда заходит к ним, скрюченная, едва волоча ноги, чтобы выпросить пять су на лепешки…
Подобными рассуждениями Диен утешал себя всякий раз, когда нужно было сэкономить деньги. Неизвестно, верил ли он в них сам, но жена его, во всяком случае, думала иначе. Для нее вся жизнь заключалась в детях. Ради детей она готова была голодать и ходить в лохмотьях, могла унизиться перед чужими людьми. Ей ничего не стоило продать кухонную утварь или заложить сад, лишь бы раздобыть денег на лекарства. Она сходила с ума, если кто-нибудь из детей простуживался, а когда они кашляли, сама ощущала боль в груди — совсем как героиня из старинного европейского романа.
«Все женщины таковы, и нечего на них сердиться, — говорил себе Диен, шагая по дороге в город. — И они должны быть такими». Будь его жена равнодушна к детям, он первый осудил бы ее и стал презирать. Раздражение быстро прошло, и Диен стал подсчитывать предстоящие расходы. Всего он получит тридцать донгов, семь должен аптекарю, да еще три придется отдать за новое лекарство, один донг уйдет на еду — это уже одиннадцать. Если прибавить еще проценты по долгам, взносы в кассу взаимопомощи, то почти все тридцать уйдут. А на что жить целый месяц? Где брать деньги на еду, стирку, парикмахерскую, чаевые почтальону, когда тот приносит письма или газеты? Снова занимать! Диен вспомнил о старых долгах, о книге, которую мечтал купить уже много месяцев, о выставленной в витрине швейной мастерской рубашке, которая дорожала
К десяти часам Диен добрался наконец до почтового отделения. Солнце палило нещадно. Ноги Диена были в пыли, рубашка намокла от пота, лицо раскраснелось. Прежде ему не приходилось лично получать письма на этой почте. Костлявый почтмейстер, прочитав имя в предъявленном ему паспорте, даже рот от изумления разинул. На это имя поступало много писем, газет, бандеролей, и его здесь хорошо знали. Адрес обычно бывал напечатан на машинке, а письма — на форменных бланках, поэтому почтмейстер был уверен, что Ле Кы Диен из Фуниня богатый и важный господин. И вот теперь этот господин стоял перед ним — тощий, как зубочистка, молодой человек в дешевом костюме, старой белой шляпе, которую давно не чистили, и босиком. Осмотрев своего клиента с ног до головы, почтмейстер спросил:
— На чем, мосье, вы так рано приехали из Фуниня?
— Я пришел пешком, — ответил Диен.
— Так быстро? Впрочем, до нас не больше двадцати километров. Вероятно, в ваших краях трудно достать рикшу?
— Рикш сколько угодно, но я предпочитаю ходить пешком. Рикши мне не по карману.
Столь прямого ответа почтмейстер не ожидал. Смущенный тем, что поставил Диена в неловкое положение, он попытался загладить оплошность шуткой:
— Ну и молодец! Эти рикши дерут с нас три шкуры. Будь все такими, как вы, им пришлось бы умерить свои аппетиты. Да, те, кто презирает студентов, говоря, что они и пешком-то ходить не умеют, могут попасть впросак.
Чувствуя доброжелательность, Диен улыбнулся:
— Я еще дома решил, что весь путь проделаю пешком, поэтому опасность со стороны рикш мне не угрожала. Слава богу, я еще не старик! Сами подумайте, уж если рикша может без отдыха везти меня из Фуниня сюда, то я и подавно могу проделать тот же путь один, без груза.
— Конечно! Конечно!
Почтмейстер с готовностью закивал головой, улыбаясь Диену в то время, как тот расписывался в ведомости. После этого он радушно предложил ему немного отдохнуть и выпить стакан воды. Диен сразу согласился — он очень устал, и его мучила жажда. Но едва он поднес стакан к губам, как в комнату вбежал сынишка почтмейстера, и Диен замер от ужаса: правила приличия требовали дать мальчику несколько хао, а у него в кармане было пусто. Залпом проглотив воду, Диен поспешно встал и начал прощаться с гостеприимным хозяином.
— Куда же вы? Отдохните!.. Сейчас самая жара…
— Прошу прощения, меня ждут неотложные дела…
— Ах, у вас, наверное, еще денежный перевод? Тогда не смею задерживать! Сын! Как тебя учили прощаться со старшими?
Диену стало мучительно стыдно. В такие минуты он особенно остро чувствовал, что бедность унизительна, Опустив голову, Диен выбежал на улицу, бормоча что-то себе под нос. Почта осталась позади, а щеки Диена все еще горели от стыда. Конечно, почтмейстер решил, что он бессовестный скряга или не знает приличий. Диен шагал, сердито причмокивая губами.
Пустой желудок все более настойчиво напоминал о себе. Земля, словно раскаленное железо, жгла босые ноги. От усталости ломило тело. Диену хотелось плакать. Отчего? От голода или усталости? От того, что почтмейстер мог о нем дурно подумать? Стоит ли обращать внимание на такие мелочи! Надо быть выше их! Но тщетно Диен старался настроить себя на философический лад. Чувство тоски все сильнее охватывало его.
На главном почтамте пришлось долго ждать. Желающих отправить или получить деньги было много. Диен терпеть не мог толкаться в очередях, но другого выхода не было. Он сразу убедился, что хорошие манеры здесь, на почтамте, никому не нужны.