Избранное
Шрифт:
– Нет, Джеки, нет! Ты же знаешь, ты мне всегда был по душе. Мы провели с тобой слишком хорошие минуты! Раскусил я тебя, пичуга, раскусил! А теперь скучаю по тебе, правда! Да разве ты можешь забыть!…
– Молчи, общипанный попугай! Шантаж - самое грязное преступление, и расплачиваются за него дорогой ценой!
– Да нет, Джек… ты меня не понимаешь. Я хочу сказать, что мне боязно делать эти вещи в одиночку. А с тобой, бывало, я чувствовал себя увереннее. Но до чего пошел неосторожный народ, Джеки! Помнишь мисс Болвин с ее фальшивыми украшениями, которые…
– Прощай, Лавджой. Завтра принесешь мне горячий чай! Ясно?
– Подожди, подожди! Новенькая, ну знаешь, та латиноамериканка, что села ночью в Акапулько…
– Ничего не желаю знать! В семи морях нет такой мерзкой сирены, как ты, лысый, старый, противный и жалкий Лавджой!
– Но она такая неосторожная, Джеки! Тут просто грех не вмешаться. Представляешь? Девять тысяч долларов в дорожных чеках! Видел что-либо подобное? Лежат себе в ящике, как салатные листья… бери и пускай их в дело, пока свеженькие.
– А ты, оказывается, простофиля, Лавджой! Ведь каждый знает, что у дорожных чеков должно быть две подписи: сверху и снизу. Тебе не приходилось читать об этом? «Safer then money» [72] .
– Джеки, Джеки, вспомни, как мы подделали…
– Хватит! Если я еще хоть раз услышу твое вонючее карканье, тебе несдобровать. Клянусь чем угодно! Пойду и донесу капитану. Ты имеешь дело с приличным человеком, с джентльменом. А уж джентльмены знают, как себя вести, запомни это, старый дьявол, беззубый вампир, лысый, измазанный дерьмом стервятник!
– Ну? Ну, Джеки! Теперь я понимаю… О, Джек, как я рад, ну правда! Я люблю, когда ты меня ругаешь. Тебе ведь это известно! Разве нет? Но сейчас это не важно. Вспоминай меня в своем королевстве, Джек, как говорил Варавва [73] . Ладно, Джеки? Ладно?
– Горячий чай, Лавджой! Я приказываю. Спокойной ночи.
Уснувшая Исабель не почувствовала, как «Родезия» отошла от Акапулько, а наступившее утро, ничем не примечательное, наполненное все теми же привычными церемониями, которые ежедневно повторялись на пароходе с момента его отплытия из Сиднея, было для нее успокоительным и вместе с тем необыкновенным. На туалетном столике, сталкиваясь друг с другом, ездили взад и вперед флакончики и банки. Исабель была еще в постели, когда в каюту без стука вошел стюард. «Good morning, I’m Lovejoy, your cabin steward [74] ,- сказал он и опустил ей на колени поднос с дымящейся чашкой чаю. Она поспешно прикрыла грудь одеялом, торопливо провела рукой по волосам и, глянув на покачивающийся на коленях поднос, подумала, что иностранцы не слишком считаются с правилами приличия. Выпив чай, Исабель села в глубокую ванну с подогретой морской водой зеленоватого цвета и, разглядывая свое обнаженное тело, вспомнила о том, как проходило купанье в интернате Святого Сердца… Когда она спустилась наконец в столовую палубы «Б», к ней с поклоном подошел старший стюард, представился Хиггинсом, сказал, что будет рад служить ей, проводил ее до столика на двоих и усадил напротив женщины лет пятидесяти, которая ела омлет.
Сеньора назвалась мисс Дженкинс и, тряся двойным подбородком, стала рассказывать, что она учительница, что живет и работает в Лос-Анджелесе, что каждые три года на свои сбережения совершает круиз, что ей ни разу не довелось путешествовать на пароходе зимой и побывать на солнечных островах, когда там не так жарко, то есть в бархатный сезон, что школьные каникулы, к сожалению, бывают только летом. Ну а Исабель пришлось в свою очередь рассказать мисс Дженкинс, что она имеет собственный магазин в Мехико на улице Ницца, откуда она уехала первый раз в жизни, что вообще это ее первая поездка за границу, хотя ей в магазине помогает очень работящая девушка, ее зовут Марилу, и уж на Марилу можно положиться: она свое дело знает; что магазин требует постоянного внимания - ведь было так нелегко создать ему хорошую репутацию и получить постоянных клиентов, среди которых есть, разумеется, старые друзья, родственники и знакомые из почтенных семей, пострадавших в революцию, а есть и дамы, разбогатевшие совсем недавно, и эти дамы знают, что любая вещь, купленная в ее boutique [75] , будет отличаться хорошим вкусом, и, что там говорить, так приятно выбрать для клиентки красивое пресс-папье, предложить лайковые перчатки, завернуть отрез модного шелка!
Сеньора Дженкинс оборвала вдохновенный рассказ Исабели, чтобы дать ей совет - никогда не заказывать английский завтрак, потому что сухой овес и тощие селедки, которые островитяне сбывают «Родезии», годятся только как рвотное после ночных попоек.
– Нет, вы не представляете, сколько может выпить один человек, пока не увидите это своими глазами! А что вы пьете?
Исабель рассмеялась и сказала, что ведет очень скромную жизнь. И что уже скучает по этой жизни, хотя здесь все для нее в новинку, все необыкновенно… Что ни говори, а так славненько просыпаться в своей квартире - она живет вместе с тетей Аделаидой,- пройтись пешком до магазина и там вместе с Марилу, такой молоденькой, толковой, спокойно заниматься делами, потом обедать в «Санборне», это напротив, на той же улице… Тетя Аделаида ждала ее к семи, они вспоминали старые семейные истории, обсуждали все, что случалось за день, а в восемь у них был легкий ужин. По воскресеньям ходили к мессе, по четвергам исповедовались, по пятницам причащались. А сразу за углом кинотеатр «Латино». И все так славненько!
Она попросила на завтрак апельсиновый сок, яйца всмятку и кофе… Мисс Дженкинс легонько толкнула Исабель ногой, обратив ее внимание на то, какие тут молодые и красивые официанты.
– Они все не старше двадцати пяти лет, и спрашивается, что это за страна, если молодые люди таскают подносы, вместо того чтобы учиться в университете. Нет, не случайно англичане потеряли все свои колонии!
Исабель была готова продолжить свой рассказ, но вместо этого поднесла к губам салфетку и смерила мисс Дженкинс холодным взглядом:
– Я не люблю разговоров о прислуге. Стоит проявить к ним внимание, как они сразу же забывают свое место!
Американка нахмурилась и поднялась со стула, сказав, что ей пора в путь.
– Моя «конституция» гласит, что я ежедневно должна делать шесть кругов по прогулочной палубе, то есть одну милю, иначе мой желудок не сможет работать хорошо… До свиданья, дорогая! Увидимся за обедом!
Как бы там ни было, но Исабель еще больше успокоилась в обществе этой огромной сеньоры, завернутой в набивной сатин, на Котором были изображены английские пуритане, высаживающиеся на Скалу Плимута [96] . Мисс Дженкинс заколыхалась к выходу, приветствуя своих многочисленных знакомых и пробегая пальцами по воздуху, как по невидимым клавишам. Исабель глянула ей вслед с улыбкой и, прикрыв глаза, медленно допила свой кофе. Легкий шум столовой - бульканье льющегося чая, звяканье ложечек, звон стаканов - обволакивал ее, убеждал в том, что она попала в царство покоя, добропорядочности и хорошего вкуса; это ощущение росло в ней на протяжении всего утра, долгого и приятного,- пока она любовалась океаном, пока пила бульон из чашки, откинувшись на спинку шезлонга, пока слушала вальс Легара, исполняемый струнным оркестром в главном салоне, пока разглядывала пассажиров «Родезии».
В час дня по коридорам прошел молоденький моряк, который звал всех к обеду, играя на маримбе [97] . Исабель спустилась в столовую, развернула салфетку и, перебирая жемчужное ожерелье, занялась меню. Ни разу не взглянув на стройного молодого официанта, она заказала шведскую семгу, ростбиф и сыр. И почувствовала, что ей очень хочется, чтобы поскорее пришла ее соседка по столу - сеньора Дженкинс.
– Hullo. My name's Harrison Beatle [76] .
Исабель перестала выдавливать лимонный сок на розовую мякоть рыбы и увидела перед собой загорелого молодого человека со светлыми волосами, причесанными на прямой пробор. Сразу увидела и его тонкий профиль, и красиво очерченные губы, и серые, весело улыбающиеся глаза, которые не позволяли заметить некоторую манерность и принужденность его поклона. Молодой блондин отставил в сторонку стул и молча ждал приглашения сесть.
– Наверно, тут какая-то ошибка,- с трудом пробормотала Исабель.- Это место сеньоры Дженкинс.
Мистер Гаррисон Битл сел, расстелил на коленях салфетку, расстегнул пиджак из белого льна и едва уловимым движением показал безупречно отглаженные манжеты своей рубашки в синюю полоску.
– Новая диспозиция! Таков здесь порядок,- улыбнулся он, проглядывая меню.- Старший стюард - истинный Иегова этой столовой. Это он открывает и соединяет родственные души. Это он разъединяет несовместимое… Ну а может быть, ваша спутница взяла и пожаловалась на вас. И попросила, чтобы ее пересадили? Разумеется, я шучу!