Избранное
Шрифт:
Всеволод Степанович заметил, что полки вошли в простенок, словно век тут стоят. И диван вошел в нишу, на нем приготовлена постель. На одно из кресел выложен плед, которым Всеволод Степанович несколько часов назад укрывался там, где его уже нет.
– Располагайся, - сказал Костя и ушел.
«Реки возвращаются, чтобы опять течь, - вспомнил Всеволод Степанович строки из книги Экклезиаста.
– Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…»
– Ба! Я его сейчас спрошу!
– Валеркин голос у самой двери. Затем стук.
– Дед, к тебе можно? Ты
– Мне все равно.
– Дед, не тяни, решайся! Омлет по-французски!
– Гречневую. Хотя нет… Мне, в общем-то, безразлично.
– Де-е-ед! Требуется точность.
– Тогда омлет.
– Тебе сюда принести или ты со всеми поужинаешь?
– Конечно, со всеми. Но если удобнее сюда, то…
– Значит, со всеми, - определил внук.
– Ба, мы с дедом едим омлет!
– крикнул Валерка в глубину квартиры, где ждала ответа пославшая его Вера Ивановна.
Лекарство для отца
Мать подняла Жильцова среди ночи. Он спал в беседке на топчане, костыли стояли у изголовья. Жильцов оделся, поковылял в дом. Костыли на резиновом полу мягко ступали по внутренним переходам. Жильцов помнил родительский дом махоньким, но семья росла, и дом, как живой, рос, к нему, словно молодые побеги, прибавлялись новые пристройки.
В сердцевине дома, в родительской спальне с наглухо закрытыми окнами, Жильцова ужаснула духота, изорванный в клочки свет чем-то завешенной настольной лампы. Отцовская исхудалая голова потонула в подушке, завернувшейся углами кверху по столбикам никелированной спинки кровати. Дышал он с трудом, в груди хрипело и булькало.
Жильцов тихо позвал:
– Папа!
Отец беспомощно повел пустым взглядом. Жильцов наклонился над ним, подсунул ладонь под горячий, влажный затылок, выровнял пуховую, слишком глубокую подушку.
– Миша, - внятно выговорил отец, - батюшку привези… - Жильцов не поверил своим ушам. Уложил отца поудобнее, сел рядом на край кровати.
– Священника привези, прошу!
– громче и сердито сказал отец и закрыл глаза.
Мать всхлипнула:
– Заговаривается!
– Только без паники!
– предупредил Жильцов.
– Мало ли что бывает при высокой температуре.
Накануне Жильцовы вызывали участкового врача Наталью Федоровну, женщину отзывчивую и добросовестную. Она вела свой участок уже лет десять, в поселке все ее уважали. Деда Жильцова Наталья Федоровна, по ее собственным словам, знала насквозь и даже глубже. Меж ними велась привычная игра - дед встречал Наталью Федоровну любезностями, она держалась с ним кокетливо. После ее посещений старик всегда смотрел соколом. Но на этот раз Наталья Федоровна дольше, чем обычно, выслушивала и выстукивала своего пациента и определила пневмонию. «Обычное осложнение после гриппа, - сказала она, - пока не вижу ничего страшного».
– Вы, папа, не волнуйтесь, сейчас полегчает… - Жильцов пошарил на этажерке с аптечными коробочками и пузырьками, отыскивая купленное утром лекарство.
Отец сердито застонал:
– Поезжай, прошу. Моя последняя воля.
У Жильцова голова пошла кругом. Отец в церковь не ходил, икон в доме не было. Зачем ему священник? Бред? Нет, не похоже. Бред - это бы еще ничего. А если, не дай бог, что-то с психикой? Хотя и ночь на дворе, придется ехать за Натальей Федоровной. Она свой человек, не рассердится.
Жильцов допрыгал на костылях до беседки, надел протез и пошел заводить «Запорожец».
Наталья Федоровна жила на другом краю поселка. Жильцов ехал за ней, а в ушах все неотступней звучала просьба отца. Он не повернул на улицу, где жила Наталья Федоровна, поехал в центр города. Там среди старинных церквей, ради которых шастали в город туристы, была одна, тоже памятник XVII века, где велась церковная служба. За чугунной оградой стояли вековые липы, под ними белели кресты. К церковному подворью примыкал пруд, в нем водились жирные караси. С пруда был виден богатый особняк, выросший года два назад на церковном подворье. В городе тогда появились слухи про махинации с церковной кассой. Слухи вскоре подтвердились. Церковное начальство отозвало молодого попа, отгрохавшего себе шикарный особняк. На смену стяжателю прислали тихого, приличного старичка. Жильцов как-то встретился с ним на пруду. Священник в длинном сером балахоне, в соломенной шляпе спустился от церкви под горку с ворохом тканых половиков, прошел на мостки, поклонился Жильцову, сидящему с удочками посередине пруда в резиновой самодельной лодке, подоткнул балахон и принялся полоскать грубые холсты в пруду. Был уже сентябрь, хмурый, ветреный день. Жильцов про себя помянул черным словом бойких старушонок, что крутятся возле церкви. Не очень-то они пекутся о старичке. Обленились окончательно. Другие бабки с внуками заняты - не продохнуть, а эти одно знают - в церкви лялякать.
Жильцов остановил машину у ворот церковной ограды, отодвинул засов узорчатой калитки, похромал через церковный двор к поповскому особняку. Над крыльцом слабо теплилась лампочка в стеклянном шаре, засыпанном мошкой. Жильцов увидел пуговку электрического звонка, но не решился ее нажать - а вдруг звонок сильный, пронзительный?
– постучал кулаком в мягкую обивку двери. Тотчас внутри послышались шлепающие шаги. Кто-то в доме, хотя и ночь, не спал. С Жильцова свалилась какая-то часть испытываемой им неловкости или - что будет точнее - стыда. Он стыдился предстоящего разговора и своей просьбы, но теперь он хоть знал, что не разбудил того, кто сейчас откроет дверь.
Дверь открыл сам священник. На старичке была нижняя теплая рубаха, брюки в полоску, меховые шлепанцы. Властным жестом он остановил извинения Жильцова.
– Вы покороче. Что случилось?
– Он слушал, приставив ладонь к уху, и с полуслова все понял.
– Вы на машине? Подождите, я сейчас соберусь.
Старичок оставил дверь открытой и посеменил куда-то в дом. Жильцов разглядел у него на затылке косицу, тощенькую, как у девочек с нежными волосами. Косица, схваченная на кончике тесемкой, загибалась кверху.
Священник собирался недолго. Он вышел в лиловой шелковой рясе, с крестом на груди, в руках он держал связанный за четыре конца белый узелок. Косицу старичок расплел, жидкие волосы падали вниз серебряными спиральками. Жильцов сообразил, что спиральки образовались от заплетания волос на ночь в тугую косицу. Стало немного смешно, потому что Жильцов вспомнил такую же по виду химическую завивку у женщин. Идя рядом со священником по двору, он хотел взять и понести белый узелок, но старичок не дал, - очевидно, в узелке лежали церковные предметы.