Избранное
Шрифт:
Кроме Затонова, и в самом деле никто не страдал возле этой комнаты. Все, кроме него, знали, что их дела назначили слушать не с десяти, а после обеда.
Маргарита тоже знала, но не сочла нужным хоть через кого-нибудь передать Затонову. Очень похоже на Маргариту.
День складывался еще горше, чем казалось вначале. Куда деваться до трех? Не будь суббота, Затонов вернулся бы домой, но сегодня мать дома - сидит и за него переживает, за его неудачную семейную жизнь.
В кино, что ли, сходить? Билетов не достанешь.
Затонов побрел по коридору. Спешить ему было некуда. Завидел, что одна из дверей приотворена, подошел к ней,
– И эти накладные вы передали подсудимому Садчикову?
– спрашивал звучный мужской голос.
– Да. То есть нет. Я хочу сказать - не передавала ему, он их сам у меня взял, - сбивчиво отвечал женский голос.
– Скажите, Степанова…
Кто спрашивал, кто отвечал, Затонову не видно. Он видел лишь задние скамьи судебного зала, на которых, напряженно вытянув шеи, сидели какие-то люди. Они сидели на тяжелых дубовых скамьях очень тесно и в то же время разобщенно - так не сидят на рабочем собрании, и в кино так не сидят, даже в трамвае людей сближает общая дорога, а тут все будто отгородились друг от друга.
Затонов потянулся заглянуть подальше, увидеть тех, кто спрашивает и отвечает, но в это время кто-то подошел сзади, и Затонов, скосив глаза, увидел серое сукно с погоном.
– Не стойте в дверях, - посоветовал милиционер.
– Впереди есть свободные места.
Затонов послушно вошел в зал, сел на указанное ему место. Распорядившийся им с такой доброжелательностью милиционер, сменив другого милиционера, стал на посту у деревянной загородки, за которой сидел бритоголовый толстяк в хорошем костюме, в белой нейлоновой рубашке с галстуком. Несмотря на аккуратную одежду, вид у толстяка был запущенный, лицо желтое, как после долгой болезни. Впрочем, разглядывать толстяка было нехорошо - Затонов уже догадался, что это и есть подсудимый.
Рассматривать судебный зал казалось тоже неловко, но Затонов все же понемногу осмотрелся. На возвышении, спиной к стрельчатым окнам, лицом к публике сидели в креслах с высокими резными спинками трое - судья и два заседателя. Судья выглядел молодо, сидел в своем государственном кресле не очень чинно, облокачивался на стол, подпирал кулаком подбородок. Заседатели, оба пожилые, держались строже. Публика в зале распределилась как на скучном собрании: на задних скамьях тесно, на передних просторнее, а в первом ряду, на чуть выдвинутой вперед скамье сидели только две женщины.
Пониже судейского стола, торцом к нему, стоял длинный, тоже крытый зеленым сукном, стол, за ним вольно расположились несколько человек - адвокаты. Они листали бумаги и поочередно, с разрешения судьи, задавали вопросы толстяку за перегородкой. А с края адвокатского стола - бочком, то есть не по праву, - сидел мужчина, который очень напряженно прислушивался ко всем вопросам и ответам, но сам и рта не раскрывал. И неясно было, какое он имеет отношение ко всему здесь происходящему.
Человек этот вызвал у Затонова странное беспокойство, непонятную тревогу. Таилось в нем что-то важное и опасное для Затонова. Может, они встречались где-нибудь прежде? Но сколько ни вглядывался Затонов, никак не мог припомнить, где он видел раньше это длинное, вялое лицо, эти маленькие, глубоко запавшие глаза, эти светлые редеющие волосы. Нет, ни в армии, ни на целине не встречался ему этот человек. Лицо у него, конечно, не такое, чтобы навек запечатлеться в памяти, но все же, если хоть что-то было прежде
Затонов с досадой отвел взгляд от ставшего ему сразу неприятным чужого человека. За каким чертом занесло его, Затонова, в судебный зал? Как на смех, очутился он здесь, чтобы в день развода с Маргаритой еще раз убедиться, что способен на нелепые, необъяснимые поступки, что всегда сначала что-то сделает, а уж потом начинает соображать. Ведь мог же он мило и вежливо ответить милиционеру: «Простите, мне не сюда…» И ушел бы. И гулял бы сейчас по солнышку.
Затонов сердито заворочался на скамье, тотчас ему на колено легла старушечья сухонькая ручка, послышался участливый шепот:
– Вам плохо? Возьмите, вот валидол…
Затонов окаменел. Еще не хватало, чтобы его принимали здесь за страдающего родственника!
Судья почесал щеку карандашом, глянул вправо, глянул влево, получил с обеих сторон кивки согласия и произнес:
– Переходим к допросу подсудимой Степановой.
С передней скамьи поднялась женщина в зеленом пальто с узким воротником из коричневого блестящего меха. Затонов не видел ее лица, видел только затылок с тяжелым узлом волос, маленькое розовое ухо и - против света, в ореоле - мягкий овал щеки, дрожь округлого подбородка. Он уже понимал, что там, на самой первой скамье, сидят не для того, чтобы лучше слышать и видеть. Там усаживают не по желанию. Первая скамья - с виду такая же, как и все остальные,- это скамья для таких подсудимых, которых не привозят под конвоем и не держат за деревянной загородкой, - они сами послушно приходят.
– Степанова, - досадливо поморщился судья, - давайте наконец уточним, сколько всего денег вы получили за пособничество в хищении готовой продукции. Первый раз вам передали тридцать рублей. Так? А во второй? Подсудимый Садчиков, повторите свои показания.
Толстяк вскочил и с рвением круглого пятерочника просипел:
– Во второй раз мною были вручены лично Степановой сорок рублей. Как сейчас помню, четыре десятки.
– Так сколько же вы, Степанова, получили во второй раз?
– Не помню… - Затонов еле расслышал.
– Подсудимая Рыжикова! Повторите свои показания, - с демонстративно усталым видом произнес судья.
Соседка Степановой по первой скамье вскочила и бойко выложила:
– Степанова мне лично отдала тогда двадцать рублей, а уговор был - деньги пополам…
– Ну, Степанова, припоминаете? На предварительном следствии вы показали, - судья полистал толстую папку, назвал адвокатам номер страницы, - вы показали, что деньги вам потребовались для того, чтобы покрыть недостачу. Какая была у вас на складе недостача? Вы показали - шестьдесят пять рублей. Из своей зарплаты вы могли бы возместить эту сумму?
Затонов уже понимал, что судят жуликов с трикотажной фабрики, продававших на сторону какие-то джерсовые костюмы. Судя по всему, затеял аферу толстяк, уже посаженный в тюрьму, но одному ему воровать было несподручно, он втянул в аферу двух женщин, работавших на складе готовой продукции. Можно себе представить, как они обе струсили, когда его посадили. Особенно эта, Степанова. Другая-то побойчей, погрубей. А Степанова с бабьей слабостью врала следователю, старалась выкарабкаться, будто все началось с недостачи, и она испугалась, что ей придется идти под суд… А деньги, полученные за соучастие, положила в сейф и боялась даже дотронуться до них.