Избранное
Шрифт:
статистическими таблицами.
Познакомились.
– Товарищ Пресси, когда Владимир Ильич говорил, вы откуда
слушали? Не очень далеко были?
Тот улыбнулся.
– Это же вокзал. А я железнодорожник. Так что место у меня,
считай, было литерное. Чтобы не соврать вам...
– Он подумал немного,
потом уверенно вытянул перед собой руку.
– Так близко?! - воскликнул Домокуров, замирая. - У самого
броневика?
Пресси поправил:
–
а я сразу за ними. Метрах в двух...
"В двух метрах!
– торжествовал Сергей.
– Да тут можно было каждую
гайку на броне разглядеть!"
Домокуров раскрыл блокнот.
Однако Пресси начал издалека. Должно быть, встреча с молодым
человеком, в котором он увидел заинтересованного слушателя,
расположила его к воспоминаниям.
– Итак, молодой человек, знаете ли вы, что такое "кастрюлька"?
И перед Сергеем раскрылась жизнь железнодорожного рабочего из
сезонников.
Эстонец. С малолетства батрачил на немецких баронов. Эстония в те
царские времена даже и называлась на немецкий лад: Эстляндия.
Батрак пахал, сеял, косил, поспевал и в свинарник, и в птичник, и
на конюшню, и в оранжерею-розарий, однако досыта не едал. Даже скудным
батрацким хлебом не могла оделить Эстония эстонца. Покинул батрак
отчий дом, пристал к толпам полуголодных людей, что тянулись отовсюду
к Петербургу, надеясь прокормиться в блистательной царской столице.
Но и в Петербурге хлеб для батрака оказался не слаще.
Вот тут и началась погоня за "кастрюлькой".
Открылся дачный сезон, и Пресси повезло - устроился грузчиком на
Финляндский вокзал. Только и успевал подставлять спину под сундуки,
ящики и пианино выезжавших на дачу столичных господ. И так весь день,
дотемна. Зато когда распрямишься, можно не спеша и с достоинством
войти в трактир, сесть и небрежно кинуть на стол монету.
Появилась привычка каждый день есть досыта. Сам перед собой
загордился. Ночлежкой стал брезговать, снял угол у чистоплотной вдовы.
Но кончился дачный сезон - и финны ему: "Убирайся, больше не нужен!"
А впереди зима. Огромный, незнакомый город сразу показался
страшным. Услышал, что иной голодный, бесприютный человек и до весны
не доживает, помирает на улице...
И возмечтал Пресси о "кастрюльке".
Загляденье, какой осанистый финский железнодорожник! Особую
значительность придает фигуре форменная фуражка: высокая тулья с
кантом, длинный лакированный козырек... "Кастрюлькой" прозвали эту
фуражку. Она и в самом деле похожа на предмет кухонного инвентаря. Но
смысл понятия глубже: "кастрюлька" - символ недосягаемого для
сезонника житейского благополучия железнодорожника штатной службы.
Впрочем, путь к благополучию никому не заказан: научись говорить
по-фински и изучи железнодорожное дело.
Апрель 1917-го застал Пресси на Финляндском вокзале все тем же
поденщиком, "кастрюлька" осталась в мечтах... И вот 3 апреля с поезда
сошел Ленин...
– Товарищ Пресси! - Домокуров решил наконец направить разговор
непосредственно к цели. - Расскажите, пожалуйста, о броневике. Каков
он с виду, башни там или что... Нам каждая гаечка важна!
– Гаечка?.. - Старик заморгал и потер озадаченно лоб. - Гаечка,
говорите? Гм... - С усмешкой он откинулся на спинку стула. - Эх,
товарищ вы мой...
– В словах сочувствие.
– Сразу видать, не были вы на
площади... При чем тут гайка? Ну при чем? На Ленина каждый смотрел.
Слова его ловил... А слова жгучие, дух забирало от его слов! Посудите:
вдруг из речи Владимира Ильича открывается мне, что вовсе я не
какая-то там черная кость, враки это! А есть я, Густав Пресси, -
пролетарий. Даже государством могу управлять!
Оживилось, помолодело у человека лицо, Пресси кивнул на блокнот в
руках Домокурова:
– Это можно и записать. Про со-циа-ли-стическую революцию речь
была! А тебе - гаечки... Да посуди же сам - Ленин говорил... Ленин! И
стоял он, как известно, на броневике. А что там за устройство у
броневика, ну какое это имело значение? Чудак ты, товарищ. Да любого
спроси, кто в тот вечер был на площади: "Куда глядел? Под ноги
Ильичу?" Осмеют же!
Домокуров медленно закрыл блокнот. Поблагодарил железнодорожника,
вышел на улицу.
Захотелось постоять, чтобы опомниться...
"Все ясно! - подумал Сергей. - Вот она, товарищ Семибратов,
психологическая разгадка: в тот памятный вечер никто со вниманием не
взглянул на броневик. Владимира Ильича слушал рабочий класс!"
Но как же поиски?
"А никак, - с горечью заключил он. - Ни одной приметы в руках.
Никто ничего не запомнил... Какие уж тут поиски броневика!"
x x x
Сергей Иванович Домокуров несколько огрузневшей походкой (годы
брали свое!) шел по Суворовскому проспекту. Он направлялся в Смольный.
Аллея разросшихся деревьев, которых в 1917 году не было.