Избранное
Шрифт:
За окнами синеет заря. Печь уже гудит. Картошки поверх чугуна припекает, кожура подернулась черной шелухой. А огонь! Нет, это уже не огонь — это какой-то праздник! Когда все свистит и рушится, и готово разлететься, и пламя стелется широко и гладко сквозь пепельный дым, словно красная, пробитая золотом река уходит в трубу сквозь тучу.
По накаленному поду рассыпаются первые алые угли. Они живые. Они ложатся на бок, встают, лопаются и устилают печь до шестка крупным свистящим песком.
Сковорода шипит, и на нее шлепаются первые оладьи. Девочки встали. Одна уже сбегала в чулан и принесла горшок замороженной желтоватой сметаны. Сметану чуть распускают, потом проламывают большим ножом и начинают сбивать мутовкой. Сметана вздувается, вязко хлюпает и, побелевшая, густая, мякнет, словно масло.
Ребятишки уже за столом и теплыми оладьями, как ложками, черпают сметану прямо из горшка.
Дрова в печи осели. Остались какие-то синие россыпи, дремотные и еле живые. Их жаровато передергивает фиолетовым легким пламенем, и они колеблются в густом струящемся воздухе. Их сгребут в глухую тушилку — для самовара, и в печь пойдет топиться, плавиться и пузыреть борщ. Запахнет мясом, свеклой и жирной окалиной.
Потом далеко по всему селу запашисто потянет горячим хлебом, и лошади заржут за околицей, раздувая на ветер ноздри.
Теперь к столу картошка. Мальчишки уже начистили, мелко нарезали и густо натолкли в сметану чеснок. Все это валят в маленький горшок с просоленными рыжиками. Рыжики — эти гладкие холодные камушки — перекатываются во рту, и от них даже после оладий неудержимо хочется есть.
Окна отпотели, вдали встает солнце, заскрипели первые сани. В лесах стал слышен ветер. Заслонка на челе полиловела от жара, а под вокруг чугуна сам по себе поскрипывает.
Мать набрасывает шубу, надевает толстые самокатные валенки и берет с полатей вожжи. Она наказывает девочкам, чем кормить отца, когда тот вернется из тракторного обоза. Мать пойдет в правление, а потом — в конюшню, еще наказавши девочкам вынуть хлеб и накрыть его на столе толстым холщовым полотенцем.
СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Простоволосые, с граблями женщины идут из деревни в поле. Цветущие травы бьются у них под ногами и клубятся прозрачной легкой пыльцой. Пыль цветов низко плывет над землей и ласково оседает на платья, колени, в траву.
Женщины смеются, широко босыми ногами шагают в траве, как бы сгребая траву и поднимая новые легкие облака пыли.
Им навстречу в полях поднимается ветер. Он целую тучу взметает с цветов. Он прохвачен густым ароматом. Он клубится, он гонит над полем метель.
И чудится: женщины вдруг сейчас вместе с ветром закружатся в радостном яростном небе и очнутся под вечер, лишь дома, чтобы солнечными золотыми руками на ужин доить молоко, стирать возле печки пеленки и брюки или просто укладывать на ночь детей и уж после счастливо улыбаться во тьме озаренными полднем и ветром глазами.
ПОЛДЕНЬ
Жара взяла свое, и покос уморился. Грабли ставят под стог и направляются на речку. Тут кричит со стога парнишка: его забыли. Мать возвращается, широко ступая по стерне босыми ногами. Она берет шест от носилок, кладет его на верхний край стога, и парнишка на животе соскальзывает по шесту вниз.
Парнишки лезут в воду первыми. С криком и толкотней сбрасывают они штаны, рубашки в траву и прямо с берега шлепаются в воду. Парнишки хохочут, лупят по воде кулаками, парнишек уже не видно за бестолковой тучей брызг.
Мужчины проходят берегом выше по течению, садятся в траву и закуривают. Они раздеваются медленно, снимая с промежутками рубахи, майки, брюки, не глядя на воду, словно купаться нет охоты. Потом они медленно входят в воду по колено, пробуют ее ладонью, будто не знают, что вода теплая. Войдут еще, по пояс, соберут на лопатках бурые пропаренные бугры мышц и глубоко ныряют. Мужчины долго идут под водой; им не хочется на жаркий воздух из этой зеленоватой вязкой прохлады, где метнется под корягу налим, где ласково коснется плеча темный ледяной родник, под который можно подставить подбородок, щеку, ладонь. Мужчины выныривают далеко друг от друга, по всей реке, и трясут слипшимися волосами, и по выражению лиц ясно, что купание только начинается.
Женщины уходят еще выше. Они раздеваются в кустах, рубашек не снимают, а прячут их в трусы. Женщины долго стоят под высокой влажной смородиной, на них слетаются комары, и женщины полушутя-полусерьезно отбиваются. Наконец комары гонят их в реку. В воду женщины бегут стремглав, словно из горящей бани, шлепаются с раскинутыми руками, животом, и вода начинает ходить по всей неширокой реке от берега до берега.
И уж где-то совсем далеко появляются на реке девушки. Они сначала плавают тихо, как бы что-то разглядывая среди вод и кувшинок, и сами не замечают, как их сносит и сносит вниз.
Вдруг высовывается среди них из воды черная голова. Она хитро озирается, отплевывает воду и опять исчезает. И тут над водой начинается визг, хохот, крик. Женщины смотрят издали и смеются.
На реке настоящая беда: одна спешит к берегу, другая кричит, что ей выдернули ногу, и та и другая хитрят, и ясно, что смеются. Никто из воды не вылазит. Сюда же спешат ребятишки. Вода становится мутной.
Кто-то вытащил со дна и держит над головой оборванный перемет с щучьими крюками и вопит, что надо искать: весь перемет вынуть надо.
Теперь ныряют все и скоро устают. Как-то незаметно уже оделись и сидят на берегу женщины в просыревших от мокрого нижнего белья платьях, они расчесывают волосы.
Девушки — далеко под черемухой, выжимают в кустах косы, купальники. Они выкручивают купальники, весело озираясь, по двое, растянув купальник с двух сторон. Мужчины выходят на берег и сидят, не одеваясь. Мокрыми трясущимися пальцами они прикуривают.
Ребятишки еще в воде, но тоже по одному, по два тянутся к берегу.
За своими делами никто не замечает, как за лесом лопнула короткая стылая молния и покатилась не то в кусты, не то в реку.