Избранное
Шрифт:
— Вы очень ошибаетесь! У отца давно уже случаются круженья в голове, к тому же с возрастом он полнеет день ото дня, а это непременно ведет к удару. Ну проживет еще года три, самое большее — пять. Если вскорости отец не умрет, то и на этот случай я приготовился. Прошу вас, не отказывайте мне, — уговаривал он приказчика, а многочисленные дружки Сасароку в один голос твердили:
— Мы тоже считаем, что старик долго не протянет. Мы только потому и прислуживаем этому молодому господину, что с часу на час ждем кончины его папаши. Да мало ли как еще можно порешить дело, не дожидаясь срока!..
— Ну что ж, тогда составляйте долговую расписку, — заключил приказчик и на том откланялся.
По сути говоря, обязательство вернуть сумму в два раза больше полученной означало, что Сасароку в течение трех дней
— Какая удача вам, вот богач появился!
Сасароку с дружками сразу же отправился в дом любви в четвёртом квартале, раздобыл тушечницу, бумагу, записал все долги и полностью уплатил по давно скопившимся счетам за развлечения, за подарки артистам и по счетам из чайных домиков.
— По желанию вашей милости мы обновили потолок на втором этаже, расходы не составят и десяти рё… — говорили ему, показывая книгу расходов. Другие напоминали, что несколько лет назад понесли убытки, пригласив для Сасароку труппу бродячих актеров, а третьи показывали ему книгу с записью пожертвований, которую он раньше и в глаза не видал, где значились имена всей его родни; и когда он уплатил по всем этим счетам, оказалось, увы, что все его деньги уже уплыли, и осталось у него всего-то один рё и три бу.
— Не пристало богачу самому хранить деньги, — сказали ему друзья, отобрали последнее и со звоном бросили монеты в ящик для мелочи. Дождались они, когда Сасароку захмелел, и исчезли один за другим, поспешив скрыться, пока тот не пришел в себя. Задержался только один человек, высокого роста, служивший в доме Сасароку. Он-то и увел его, говоря, что уже закрывают.
Видя, что отец несокрушимо здоров, Сасароку становился все печальнее. Он отправился в храм Тага-даймёдзин в Оми и помолился, чтобы отец поскорее умер, но по ошибке молитвы он приносил богу долголетия, оттого толку от них быть не могло. Горюя, что отец так долго живет, Сасароку взывал ко всем богам и буддам: «Пусть он скончается в течение семи дней!» — заклинал он. Кто знает, может, и правда молитва его была услышана, ибо у отца закружилась голова. Его обступили испуганные домочадцы. Вне себя от радости Сасароку достал заранее припасенный яд, налил воды в чашечку и собрался было поднести яд отцу со словами:
— Вот у меня тут есть хорошее лекарство.
Стал он разгрызать для отца снадобье, да по нечаянности и проглотил. А ведь то был яд, и тут же дыхание Сасароку прервалось. Все средства перепробовали, стараясь разжать ему зубы, но тщетно. Возмездие за дурные дела мгновенно настигло его — вытаращенные глаза у Сасароку налились кровью, волосы встали дыбом, тело распухло раз в пять против прежнего. Все только дивились, глядя на это. Отец вскоре поправился и, не зная причины, по которой сын опередил его в смерти, горевал о его кончине. Следовало бы и ослепленному алчностью ростовщику, ссудившему Сасароку деньги, призадуматься над возмездием, ожидающим его за подобные дурные дела.
Дождь слез, пролившихся безвременно,
или Торговец метелками, что вымели состояние семьи в Фусими
Говорят, что персиковые деревья всегда растут около дома бедняка; уж не потому ли прославилось этими деревьями селение Фусими, что в провинции Ямасиро?
Там и сейчас пышно цветут персиковые сады…
Но в старину местечко Сумидзомэ в Фусими славилось цветением сакуры, оттого для любования цветами приглашали туда даже жителей столицы, и они сожалели, что день смеркается слишком быстро. Не только любители выпивки, но и трезвенники, грустя
Недалеко от Сумидзомэ в заброшенном домике жил Бунскэ по прозвищу Жаровня. В этом бренном мире он занимался тем, что делал на продажу метелки и другие вещицы бамбука. У него не было одежды, чтобы защититься от холода поутру и вечером в ветреные дни. Ночами, когда падал иней, он лишь тем и держался, что разжигал огонь в жаровне тлеющими углями, потому его и называли не по имени, а окликали просто: «Эй! Жаровня! Жаровня!»
Печальным и скудным был его удел. Под Новый год он не мог ни моти приготовить, ни украсить ворота ветками сосны. В доме хоть шаром покати — дрова кончились и в ящике для риса ни зернышка. С завистью думал он о рыбной закуске из Танго, об одежде, которую принято дарить друзьям и родным на Новый год, словом, обо всем, что есть у других. И сам он, и жена его уже состарились. И уже смирились с нуждой, но с грустью мечтали, чтобы хоть дети их смогли полакомиться на Новый год. Но и это, увы, было невозможно.
Горестно, когда жизнь проходит в бедности и лишениях. В этом селении несколько лет назад начали сажать персики. Уже с весны, с нетерпением дожидаясь прихода осени, персики еще не вполне созревшие, начали продавать зеленщику из столицы; это давало доход, благодаря которому в течение нескольких последних лет семья Бунскэ спокойно провожала старый год и встречала новый. Но ураган, налетевший двадцать третьего дня восьмого месяца этого года, вырвал с корнями все персиковые деревья. Беда постигла всех одинаково, но Бунскэ казалось, что его нужда еще страшнее, чем у других. Крыша прохудилась, остались только стропила. Теперь, когда шел дождь, все пятеро забирались в сундук, который еще не успели продать, и сидели там на корточках, подпирая крышку деревянной подставкой, чтобы не задохнуться. И что толку было оплакивать эту жизнь, что подобна блужданиям во мраке бренного мира!
Думали они, хоть и жаль было, продать дом, но покупателей на него не находилось, а задаром ведь тоже не отдашь.
— Хоть бы по дешевке, за пятьдесят или за тридцать моммэ продать! Если бы дом стоял около городского моста, у лодочного причала, то, и по дешевке продав, мы выручили бы каммэ шесть. Но до моста — восемнадцать тё, это меняет все дело, — сетовали они и проклинали гиблое место, в котором жили, и свою горькую участь.
— Хорошо бы, состоялся въезд его светлости сёгуна в столицу! [8] Когда-нибудь это обязательно будет! Станем ожидать его и до тех пор не покинем наш дом! — решили они.
8
Хорошо бы, состоялся въезд его светлости сёгуна в столицу! — В 1634 году по случаю въезда в столицу (Киото) сёгуна Иэмицу каждый дом в столице (их было свыше тридцати шести тысяч) получил в честь этого события по четырнадцать моммэ серебром. На повторение подобной счастливой случайности уповал бедняк Бунскэ.
У Бунскэ было трое детей. Старший сын и наследник Бунтадзаэмон, которому в то время исполнилось двадцать семь, был здоровенным парнем. Лицо его заросло густой щетиной, глаза горели злым блеском, и, хотя он вечно усмехался, выражение его было куда страшнее, чем у других людей, даже когда они гневаются. Бунтадзаэмон отличался могучим телосложением, он мог бы прокормить родителей, занимаясь самой тяжелой работой или как-нибудь иначе — ведь одним своим видом он внушал людям страх. Скажем, он мог затесаться в компанию игроков в игорном заведении и вымогательствами заработать на пропитание.