Избранное
Шрифт:
Teenager [45] Джон Кимброу не уклонялся от ответа. В зависимости от того, где задавался этот вопрос, он оглядывал мебель колониальных времен в лавке дяди Бенджамена или пароходы на реке Саванна и только потом отвечал:
— Мне просто не нравится, что там всегда столько людей падают и притворяются мертвыми.
— Что же им-действительно умирать? — удивленно спрашивал дядя Бенджамен.
— Но ведь и местность, и дома, и то, как они скачут на лошадях, и одежда, которая на них, все это настоящее, — говорил Джон. — Или по крайней мере почти настоящее. Только когда они падают с лошади или еще как-нибудь умирают, тут уж знаешь, что это не по-настоящему. Чушь какая-то.
45
Подросток (англ.).
Дядя
— Исторические события происходили на самом деле, — говорил он. — И при этом погибали люди. Надо же это как-то показать.
— Но я не вижу, чтобы люди погибали! — восклицал Джон. — Я точно знаю, что со лба или по груди у них течет не кровь. Если бы это и вправду была кровь, я бы не мог сидеть спокойно в кино.
— Смешной ты парень, — говорил дядя Бенджамен.
То обстоятельство, что он был смешным парнем, помешало ученику High School [46] Оглторпа из Саванны ознакомиться с несколькими набегами Огалаллы, борьбой за форт Апачи, деяниями техасских «рэйнджерс», услышать волнующий бой барабанов под Могавком, а также узнать о героической защите Аламо; к сценам из Гражданской войны это не относится, ибо в изображении битв Гражданской войны американская кинопромышленность все равно заметно отставала. Ей приходилось считаться с чувствами зрителей-южан.
46
Средней школы (англ.).
Самая большая картина в мире
Самая большая картина в мире (400 футов в периметре) находилась в здании циркорамы Грант-Парка в Атланте. Она изображала первую битву под Атлантой, которая произошла 22июля 1864 года и была выиграна южными штатами; последующие битвы за Атланту южане проигрывали. Осматривая картину - ибо, конечно же, в студенческие годы ему волей-неволей пришлось хоть однажды взглянуть на нее, — Джон Кимброу спрашивал себя, действительно ли битвы были такими, как на этом полотне, созданном в 1886 году немецкими художниками. Действительно ли они были такими красивыми. Возможно, облачка, вылетавшие из ружей, и в самом деле казались серо - голубыми и изящными. Возможно — во всяком случае, нельзя заведомо это отрицать, — погибшие, по крайней мере сразу после гибели, лежат вовсе не в ужасающих, а в весьма выразительных позах, как генерал Макферсон, сраженный пулей какого-нибудь служивого конфедерата и распростертый возле своего, также распростертого, вороного коня, судя по всему, чистокровки благороднейшей кентуккской породы. И хотя представление о вставших на дыбы конях устарело уже ко времени минувшей мировой войны, все же битва- понятиебитвы! — ассоциировалась лишь с platoons [47] (южан), организованно наступающими против беспорядочно защищающихся превосходящих сил (северян). Джон, со всей серьезностью обдумав это, нашел подобное представление не то чтобы неверным, но просто неполным. Оно не включало в себя того факта — которого не было, кстати, ни в фильмах, ни на самой большой в мире картине, — что пули и штыки проникают в плоть живых людей.
47
Отрядами (англ.).
Прекрасная смерть настигает человека в момент, когда он как раз пьет кофе. Словом, ужасно уже то, что против обычной смерти ничего нельзя поделать. Придя в результате своих раздумий к такому заключению, Джон заторопился покинуть здание циркорамы.
Годы спустя, когда они плыли через океан из Бостона в Гавр, он рассказал майору Уилеру, что терпеть не может изображений войны.
— Тогда хотел бы я знать, почему ты пошел в армию добровольцем, — сказал Уилер, смеясь.
— Потому и пошел, — сказал Кимброу. — Это же ясно.
— Извини, Ким, но это вовсе не так уж ясно, — сказал Уилер.
— Просто
Он замолчал. Уилер не отставал от него.
— Ну и…? — спросил он.
— Это же настоящая война. А ее я, конечно, хотел увидеть.
Маспельт, 15 часов
Его комната на командном пункте роты выходила не на деревенскую улицу, а на противоположную сторону, на склон с пастбищами, так что Кимброу смог установить, чей джип ворвался в тишину полной боевой готовности, лишь тогда, когда майор Уилер распахнул дверь, тщательно закрыл ее за собой и сказал очень тихо, так что его слов наверняка нельзя было разобрать в приемной:
— Я приехал помешать тебе сделать глупость.
Он снял пилотку, потом battle-jacket и сел за стол напротив Кимброу.
— Рад тебя видеть, — сказал Кимброу. — Но ты мог бы не тратить время. То, что ты называешь глупостью, не произойдет.
— Однако ты привел свою роту в боевую готовность, — сказал Уилер. — Я беседовал с лейтенантом Ивенсом только что, когда подъезжал к деревне.
— Сигнал тревоги я распорядился дать на тот случай, если в полку все же решат участвовать в этой игре, — сказал Кимброу. — Ведь не исключено, — добавил он насмешливо, с подковыркой, — что полк в последний момент все же соберется с силами, а?
— Нет, — сказал Уилер, — это исключено. Выбрось это из головы, Ким.
Кимброу посмотрел на топографическую карту, которая все еще лежала развернутой на столе. Он сказал:
— Кроме того, мы ведь не знаем, что этому майору Динкледжу…
— Динклаге, — поправил его Уилер. — Старая вестфальская фамилия. Корень не имеет ничего общего со словом «Ding» [48] , а связан с «Thing», что у древних германцев означало народное собрание, суд. В средневерхненемецком «Dincfluhtic» означало: человек, который бегством пытается спастись от суда, a «Dinclage» в таком случае должно было бы означать: человек, чье дело лежит в суде. Возможно, предки Динклаге были судьями. Но, не имея словарей, я могу это только предполагать. Надо дождаться, когда я снова окажусь в Блумингтоне и смогу полистать соответствующую литературу. Или недели через две в каком-нибудь немецком университете.
48
Вещь, дело (нем.).
— Очень интересно, господин профессор, — сказал Кимброу. — Благодарю вас!
Но Уилер не поддавался на его тон.
— Ужасно любопытно, — сказал он, — в каком состоянии находятся немецкие университеты. Вот было бы здорово-попасть в Гейдельберг или Гёттинген и достать там словарь Гримма. Хотя, вообще-то говоря, я надеюсь, что немцы надежно упрятали свои библиотеки, обезопасив их от бомбежек, и потом им останется только расставить все по местам.
Он еще какое-то время предавался своим мечтаниям, и Кимброу не мешал ему. Но затем напомнил:
— Да, кстати: мы ведь не знаем, с какими известиями вернется Шефольд. Может быть, этому немецкому майору пришла в голову какая-нибудь новая идея…
— Вот именно, — прервал его Уилер, сразу же возвращаясь на землю, — с тобой опасно иметь дело, Ким. Ты можешь очертя голову ринуться в авантюру, если этот джентльмен сделает тебе предложение, которое ты сочтешь приемлемым. Или если он заверит тебя, дав свое грандиозное честное слово, что все будет в порядке.
— Ты забываешь, что я юрист.
— То есть ты хочешь сказать: трезво мыслящий человек. Я знаю многих юристов, которые являются кем угодно, только нетрезво мыслящими людьми. Большинство политиков были юристами, прежде чем стали политиками.
— Я никогда не буду заниматься политикой.
— О господи, — сказал Уилер, — тебе сейчас только тридцать! Судя по твоим рассказам, ты в сорок первом пошел в армию потому, что не мог больше видеть, как расправляется с твоей любимой Джорджией этот тип, этот Юджин Толмейдж. А теперь ты не в состоянии мириться с тем, что армия ведет себя так, как обычно ведут себя армии. Ты сделан из того же теста, из какбго делаются политики.