Избранное
Шрифт:
Тогда близорукому молодому человеку пришлось понять, что это — наказание за какое-то его невольное прегрешение. Он поспешно выбежал на дорогу и сказал:
— Послушай, что же, сегодня мне не будет слив?
Гирибала, словно не слыша, выбрала большую спелую сливу и с беззаботным видом стала ее есть.
Эти сливы приносились Гирибалой из сада ее родительского дома И составляли ежедневную порцию молодого человека. Кто знает, может быть, Гирибала сегодня вдруг забыла об этом; по всему ее поведению было видно, что сегодня она принесла их только для себя. Правда, неизвестно, зачем ей нужно было в таком случае носить эти сливы с собою и демонстративно есть их перед чужими дверями. Молодой человек подошел к ней и взял ее за руку. Гирибала сначала завертелась, пытаясь высвободить руку, затем вдруг у нее брызнули слезы, сливы рассыпались по земле, и она, вырвавшись, побежала домой.
К вечеру игра света и теней прекратилась; пышные белые облака сгрудились горою на горизонте.
Правда, с какой именно целью она пришла именно сюда, и теперь трудно сказать. Во всяком случае, ни из чего не видно, чтобы она хотела завязать разговор с этим молодым человеком. Мало того, кажется даже, что она ищет, не пустила. ли ростка какая-либо из слив, посеянных ею утром.
Тому, что сливы не пустили ростков, могло быть много причин, но одной из важнейших было, во всяком случае, то, что все эти сливы лежали теперь на кушетке около молодого человека и, в то время как девочка, поминутно наклоняясь, искала на земле чего-то, чего там и быть не могло, молодой человек, пряча улыбку, с сосредоточенным видом перебирал сливы и съедал их одну за другою. Под конец, когда несколько косточек от слив, словно случайно, упали к ногам девочки, мало того, даже ударили ее по ногам, Гирибала должна была понять, что молодой человек теперь мстит ей за ее высокомерие. Но разве это хорошо? В то время как она, пожертвовав всею гордостью своего сердечка, ищет повода отдать себя на его милость, — разве не жестоко с его стороны лишить ее этой возможности? Сообразив, однако, что он сейчас выйдет к ней, Гирибала, покраснев, пыталась бежать, но было уже поздно: молодой человек вышел и взял ее за руку.
На этот раз Гирибала также попыталась — как утром — высвободить руку, но уже не плакала. Мало того, она покраснела и, вытягивая шею, со смехом пыталась спрятать лицо за спиною своего преследователя, а затем, словно подчиняясь внешней силе, вошла в дом, как пленница за железную решетку темницы.
Как воздушна в небе игра Облака и Солнца, так летуча и мгновенна была игра тех двух существ на краю земли. Но и напротив: как в небе не на шутку ведется игра Облаком и Солнцем, — да то вовсе и не игра, а лишь внешне похоже на игру, — так и маленькая повесть двух неприметных жителей земли, в этот праздный осенний день, может быть сочтена за одно из бесчисленных пустых явлений мирской суеты, — но она не пуста. Тот древний великий бог, что с недвижным, сумрачным ликом движет бесконечным временем и сплетает с вечностью вечность, — схоронил в смех и слезы утра и вечера того дня семя горя и радости целой жизни. Все же беспричинная надменность Гирибалы казалась бессмысленной, и не только нам, зрителям, но и главному герою нашей маленькой драмы, упомянутому молодому человеку. Почему Гирибала сегодня сердится, а назавтра проявляет бесконечную преданность, почему она сегодня приносит положенную порцию слив, а назавтра решительно отказывается сделать это, — понять действительно нелегко. Один день она, словно собрав всю свою силу воображения, весь свой ум и способности, всячески старается доставить удовольствие своему другу, в другой же день она, собрав все свои силенки и всю свою твердость, всячески старается его уязвить. Если это ей не удается, ее настойчивость лишь удваивается, а как только это удается, ее жестокость растворяется влагою покаянных слез и уносится потоком любви.
2
Все остальные жители деревни ведут интриги друг против друга, составляют партии, культивируют сахарный тростник, ложные доносы и джут; литературой и философией никто не интересуется, кроме Шошибхушона и Гирибалы.
Эта дружба не вызывает сомнений или сплетен: ведь Гирибале всего десять лет, а Шошибхушон — свежеиспеченный М. А. и В. L. Живут они по соседству.
Отец Гирибалы, Хоркумар, некогда был средней руки арендатором [113] в своей родной деревне. Затем он обеднел и, распродав все, принял пост наиба [114] у соседнего заминдара [115] и принялся собирать арендную плату. Вверенный ему округ включал его деревню, так что он и остался жить в месте своего рождения.
113
Арендатор — Бенгальские крестьяне чаще всего были не владельцами земли, а арендовали ее у помещика.
114
Наиб — помощник, управляющий.
115
Заминдар — помещик.
Шошибхушон, получив титул магистра искусств, выдержал затем экзамен на бакалавра юриспруденции, но делом не занялся. Он ни к кому не ходил и ни с кем не разговаривал. По близорукости ему даже было трудно узнавать знакомых и приходилось прищуривать глаза, а это считается, особенно в деревне, признаком высокомерия.
Если кто-либо держится одиноко в таком человеческом море, какое представляет собою Калькутта, это способно придать человеку какой-то ореол благородства, но в деревне такое поведение не расценивается иначе, как вызывающее. Отец Шошибхушона, вечно перегруженный делами, сначала не знал, что делать со своим сыном, но в конце концов решил отправить его в деревню для наблюдения за их поместьем. Деревенские жители относились к Шошибхушону насмешливо и презрительно. Тому была, кроме вышеуказанной, еще одна причина: любя покой и тишину, Шошибхушон жил холостяком, и родители, обремененные ответственностью за судьбу своих дочерей, видели в этом также проявление невыносимой надменности, которой они ему никак не могли простить.
Чем больше надоедали Шошибхушону соседи, тем более упорным домоседом он становился. Он сидел на кушетке в одной из угловых комнат дома, обложив себя переплетенными английскими книгами, и читал то, что ему в данный момент было интересно, не руководствуясь никаким сознательным планом — такова была его работа. В каком положении поместье — не его дело.
И с самого начала его пребывания в деревне всем стало известно, что единственный человек, с которым он имеет дело, это — Г ирибала.
Братья Гирибалы ходили в школу; по возвращении из школы домой они то спрашивали свою глупую сестренку, какова форма земли, то спрашивали, что больше — солнце или земля; она давала неверные ответы, а они выражали ей свое презрение и исправляли ее ошибки.
Когда Гирибале показалось, что солнце не может быть больше земли, ибо видимость противоречит этому, и она осмелилась высказать свое сомнение, ее братья с удвоенным презрением ответили:
— Вот те на! В нашей книге напечатано, а ты…
Услышав, что это напечатано в книге, Гирибала, пораженная, умолкла; ей и в голову не пришло спрашивать о дальнейших доказательствах.
Но ей страшно захотелось самой читать книги, как это делают ее братья. Иногда она садилась в своей комнате с раскрытой книгой в руках и делала вид, что читает, непрерывно перелистывая ее и бормоча что-то про себя. Черные, непонятные печатные буквы стояли, плотно сомкнув ряды, словно на карауле у входа в некий волшебный дворец, и грозно высились над их рядами воздетые, как штыки, значки для р, и, й [116] ; и на все вопросы Гирибалы эти немые караульные ничего не отвечали. «Котхамала» [117] не желала рассказать ей своей сказки о тигре и гиене или лошади и осле, а «Акхенмонджори» беззвучно смотрела на нее своими страницами, словно аскет, принявший обет молчания.
116
…и грозно высились над их рядами воздетые, как штыки, значки для р, и, й… — В бенгальском, как и в других разновидностях индийского письма, для обозначения некоторых звуков в их сочетаниях с другими используются надстрочные знаки.
117
«Котхамала», «Акхенмонджори» — названия сборников рассказов, использовавшихся для учебных целей.
Гирибала предложила своим братьям обучить ее чтению, но они об этом и слышать не хотели. Сочувствие она нашла только у Шошибхушона.
Шошибхушон был сначала столь же недоступен пониманию Гирибалы, как «Котхамала» и «Акхенмонджори». Через окно она видела, что в небольшой комнатке, выходящей на дорогу, на кушетке, вечно один, сидит молодой человек, окруженный книгами; стоя снаружи и держась за раму, она с изумлением смотрела на этого странного человека, склоненного над книгой. Сравнение числа книг убедило ее в том, что Шошибхушон знает гораздо больше, чем ее братья. Другая мысль удивляла ее еще больше: она не сомневалась в том, что Шошибхушон прочел не только «Котхамалу», но и все вообще хрестоматии, которые имеются на свете. Шошибхушон переворачивал страницы, а она, неподвижно стоя перед окном, тщетно пыталась определить границы его знаний.
Наконец даже близорукий Шошибхушон не мог не обратить внимания на эту изумленную наблюдательницу. Однажды он, открыв большую книгу в ярком переплете, сказал ей:.
— Гирибала, пойдем, я тебе покажу картинки.
Гирибала не ждала второго приглашения и бегом бросилась к нему.
Когда на следующий день Шошибхушон снова увидел, что Гирибала — на этот раз в полосатом платье — стоит у окна и с молчаливым вниманием наблюдает за процессом его чтения, он снова позвал ее к себе, и она, с развевающимися на бегу волосами, помчалась к нему по дорожке сада.