Избранное
Шрифт:
Ниссо сидит на корточках среди накатанных ею шаров. Мнет руками накаленный солнцем навоз. Лицо ее сосредоточенно, она задумалась; обкатанный в соломенной трухе шар лежит на ее ладонях, опущенных на колени, она забыла о нем.
— Работай, Ниссо! Опять ленишься!
Голос Азиз-хона суров, но спокоен. И все-таки Ниссо вздрагивает.
«Работай, работай, только и знай — для него работай!» — злобно произносит она про себя, но начинает обкатывать шар, потом давит его двумя руками, бросает лепешку в сторону. Азиз-хон будто и не глядит на нее, а Ниссо опять задумывается. Какое ей дело до этой работы? Пусть будет меньше шаров, пусть зимой Азиз-хону будет холодно. Все здесь для Ниссо чужое!… Но боясь окрика, Ниссо захватывает ладонью новый ком,
Впереди между готовых лепешек Ниссо видит маленькую желтоголовую ящерицу; Ниссо замерла: следит за нею внимательно, только бы не спугнуть! Ящерица выползла на солнце, расставила передние лапки, осторожно водит головой. Вот юркнет за камень и убежит! В глазах Ниссо охотничий огонек. Ниссо схватывает ящерицу, та трепетно дышит в ее руке. Ниссо чуть приоткрывает ладонь, маленькая голова ящерицы ворочается в смертельном страхе. Забыв об Азиз-хоне, терпеливо наблюдающем за нею издали, Ниссо разглядывает поблескивающие на солнце круглые злые глазки, быстро-быстро выковыривает в мягком шаре глубокую ямку, впускает в нее юркую пленницу, накрывает ямку ладонью и, втыкая соломинки, сооружает решетку, закрывающую выход из маленькой, созданной в одну минуту тюрьмы. Теперь этот шар отличается от всех других — в нем живая добыча, и Ниссо с увлечением смотрит на нее через соломенную решетку.
Азиз-хон готов улыбнуться, — сердце его размягчилось, но показать этого он не хочет.
— Ниссо, подойди сюда, — произносит он очень спокойно.
«Заметил или не заметил?» Сразу потеряв радость, холодная и замкнутая, Ниссо встает, оставив шар на земле. Но быстро наклоняется, замазывает соломенную решетку кусочком глины, кладет шар отдельно от других. Опустив глаза, неохотно подходит к Азиз-хону.
— Ну, поднимись сюда. Слышала? Я зову.
Ниссо останавливается перед стариком, глядит на широкую реку, на противоположный берег.
— Устала работать? — испытующе щурит глаза Азиз-хон. — Сядь со мной.
Ниссо покорно присаживается на камень. Азиз-хон сует руку в карман распахнутого яхбарского сюртука и расправляет на своей старческой ладони ярко-красные бусы — каменные барбарисинки, нанизанные на шелковую нитку, зеленые треугольные стеклышки, между ними — черная пластинка агата с вырезанным на ней изречением.
— Возьми. Приготовил тебе.
Кинув взгляд на бусы, Ниссо отворачивается.
— Возьми! Слышишь? — с легким раздражением повторяет старик. — Нагни голову! — и сам надевает на шею Ниссо ожерелье.
Ниссо невольным движением хочет скинуть бусы, но, заметив в глазах старика злой огонь, убегает обратно и, присев на корточки среди обкатанных ею шаров, торопливо и энергично разминает их пальцами. Азиз-хон раздраженно глядит на согнутую спину непокорной девчонки, но эта спина так гибка, что Азиз-хон снова любуется ею.
А Ниссо кажется, что ожерелье жжет ее шею.
3
Четыре жены разрешены Азиз-хону законом. Но что такое четыре жены, когда хозяин может кормить и наложниц? И что такое наложницы, когда и над ними может издеваться мальчишка, которому все прощается?
В доме Азиз-хона, под каменными стенами, в темных углах, в саду, где осыпаются сладкие, подсушенные солнцем ягоды тута, у теплого пруда, к которому бежит с гор ручеек, у больших очагов, где готовится разнообразная пища, — Азиз-хон любит еду, искусно приготовленную старшей женой, — в просторном загоне для овец и коров всегда текут приглушенные, с уха на ухо, разговоры. В них ревность, и злоба, и страх, и корысть, и хитрость: кто не захочет пользоваться расположением хозяина дома!
Женщины ненавидят Зогара; но черноволосый, с невинным лицом и с глазами плута, Зогар один в доме уверен в своей безнаказанности. Ему только тринадцать лет, но если б он даже был сыном Азиз-хона, он не стал бы самоуверенней и наглей. Кто смеет хоть слово сказать ему? Он может решительно ничего не делать. Он может часами лежать на плоской, накаленной солнцем крыше дома, почесываясь,
Одного не смеет Зогар: не смеет трогать Ниссо. Однажды он подсунул в ее мягкий сапог обломок бритвы, и она порезала ногу. Азиз-хон избил Зогара туго сплетенной плетью.
Зогар возненавидел девушку. Он делает вид, что не замечает ее, но тайком следит за каждым движением Ниссо: о, только бы дождаться дня, когда она в чем-нибудь преступит волю хозяина!
Но у Ниссо нет родственников в селении, и никакие услуги Зогара ей не нужны, разговоров с женами она не ведет, и Зогару подслушать решительно нечего. Все дни она проводит в доме или в саду. А что делает она ночью, когда Азиз-хон уводит ее на свою половину дома, — никто проведать не может, и если даже она не покорна там хозяйской воле, то кто, кроме хозяина, знает о том?
Впрочем, кое о чем Зогар догадывается, — с тех пор, как подсмотрел, что мать Азиз-хона принесла из долины двух жирных лягушек. Зогар наблюдал за старухой в щель с крыши дома. Он видел, как старуха связала лягушек спиной к спине, нарисовала сажей на желтых брюшках два черных сердца, жарила лягушек живьем и затем на плоском камне растолкла их в порошок. Всякому в здешних горах известно, для чего бывает нужен такой порошок!
Зогар со злорадством разболтал женщинам то, что видел, и с тех пор в доме стало всем ведомо: Ниссо противится воле Азиз-хона, иначе зачем понадобился ему порошок, привораживающий сердце к сердцу?
Ниссо и сама боялась, что колдовство на нее подействует. И когда среди ночи Азиз-хон обсыпал ей волосы этим порошком, она искусала руки старика, забилась в тот угол сада, где громоздились сухие острые камни, и до полудня не показывалась, опасаясь, что Азиз-хон найдет ее. Но Азиз-хон не пришел, он весь день просидел, не выходя из дому, а вечером в гости к нему прибрел халифа, и масляный светильник лучился сквозь щели сухой каменной кладки до поздней ночи.
Ниссо не понимала, что именно спасло ее от действия порошка, и решила быть еще злее и упрямее.
В доме Азиз-хона, как, пожалуй, и всюду в Высоких Горах, суеверия, наговоры и заклинания считались непреложной необходимостью. Все верили, что в водах Большой Реки живет Аштар-и-Калон — Большой Дракон, имеющий власть над людьми. Поэтому ночью люди решались подходить к реке только после заклинаний. Никто не сомневался: те, кто каждый год погибает в реке, пропадали именно потому, что пренебрегали заклинаниями или не сумели правильно произнести их.
Все знали также, что если женщина хочет иметь хороших детей, то она обязательно должна побывать в скалистом ущелье Рах-Даван, невдалеке от берега Большой Реки, и повесть лоскут своей одежды на каком-нибудь кусте, растущем на склоне. Поэтому все ущелье Рах-Даван пестрело развевающимися по ветру лоскутками ситца, сукна и тахфиля… Поэтому даже сам Азиз-хон раз в год разрешал женам в сопровождении своей дряхлой матери пройтись в ущелье Рах-Даван.