Избранное
Шрифт:
Ниссо продолжала стоять. Азиз-хон взял ее за руку, притянул к себе. Теперь она стояла, касаясь его колен, глядя в сторону с невыразимой скукой. Азиз-хон попробовал воздействовать на Ниссо добротой:
— Слушай, ты… Я не говорю, как в законе: «Нет женщины, есть палка для кожи ее». Разве я плохой человек?
Ниссо не ответила.
— Почему молчишь? Почему боишься меня?
— Не боюсь! — отрывисто и резко сказала Ниссо. — Пусти.
— Подожди, Ниссо… Поговори со мной… Разве тебе плохо жить у меня? Разве ты мало ешь? Разве нет одежды? Разве я злой? Разве в Дуобе
— На свою половину зовешь меня, — медленно ответила Ниссо. — В саду спать хочу.
— Э, Ниссо!… Разве я такой с тобой, как с другими? Знаешь, мудрец говорит: «Если ты проведешь у чьих-нибудь дверей год, в конце концов тебе скажут: «Войди за тем, для чего стоишь!» Я твой хозяин, твой властелин, я большой человек, кто скажет, что Азиз-хон не большой человек? Не бью тебя, не приказываю тебе, стою у твоих дверей, жду… Разве я мешаю тебе делать, что хочешь? Разве спрашиваю тебя, зачем носишь от меня тайну? Вот это, например, — Азиз-хон указал ладонью на развернутый узелок, — что?
— Амулеты мои, — коротко бросила Ниссо.
— Хорошо, амулеты, — терпеливо протянул Азиз-хон. — А еда зачем? Лепешки, мука?
— У меня тайны нет… Для друга приношу это!
— У тебя есть… друг?
— Кэклик мой приходит сюда, когда я свищу! — не уловив выражения глаз старика, ответила Ниссо. — Сидит на моей руке, клюет из моей руки. Это плохо? Ты захочешь его отнять? Ты говоришь: ты хороший человек, а твой Зогар, как собака, вынюхивает каждый мой след!
Азиз-хон облегченно вздохнул. Ниссо продолжала, глядя ему прямо в лицо:
— Что мне твои одежды, твоя еда, твои разговоры? Твои жены — как злые дэвы, твой Зогар — вонючий хорек, твой дом — зерновая яма в земле. Ты не пускаешь меня на пастбище, ты не пускаешь меня к реке, ты хочешь, чтоб я, как лягушка, купалась в твоем грязном пруду. Кто не хочет пустить в мою голову камень? Ты злой человек, я жить у тебя не хочу, слушать тебя не хочу, ничего не хочу. Лучше бей меня, я хочу умереть! Пусти!
Ниссо вырвала свою руку из руки старика, отбежала в сторону, припала к большому гладкому камню, уткнув лицо в ладони.
Азиз-хон, поглаживая бороду, задумчиво глядел на Ниссо. Он готов был поддаться желанию встать, неслышными шагами подойти к ней… Но из-за камня выскочил маленький, каменно-серый, коренастый кэклик. Повертел головой, быстрой перебежкой приблизился к гребню камня. Остановился, напыжившись, встряхнул крыльями с голубоватым оттенком, осмотрелся. Потом, вытянув вперед шею, пробежал вниз по камню, прокричав: «Тэкэ-кэ… Тэкэ-кэ… Тэкэ-кэ…», ширкнул крыльями и вскочил на плечо Ниссо. Ниссо резко повернулась, схватила его, прижала к груди и стремглав убежала в глубину сада.
Сразу остепенившись, Азиз-хон улыбнулся. Наклонился к узелку, связал конца и, сунув узелок в расщелину, завалил ее листьями. Вздохнул, покачал головой и медленно направился к дому, вертя в пальцах черенок плети. Его сердце положительно размягчалось, когда он раздумывал о Ниссо. И он совсем не знал, что делать с ней дальше.
Во
— А тебя я отправлю рыть канал в ущелье. И чтобы больше ты не смел нюхать следы девчонки! Валяешься целый день! Прочь отсюда!
И ошеломленный Зогар, услышав над собой свист плети, кинулся в сторону, перепуганный, как провинившаяся собака.
5
Шли дни и недели. И ничто не менялось в доме. Только кэклик Ниссо был признан всеми. Теперь он всюду ходил за Ниссо, не разлучаясь с нею ни днем, ни ночью. Все, казалось, оставили Ниссо в покое. Азиз-хон был с нею неизменно добрым. Все шло к тому, чтобы девчонка, постепенно успокоившись, прижилась в доме Азиз-хона. Но Ниссо оставалась по-прежнему замкнутой, и никто не знал ее дум. Зогар постепенно стал перед ней заискивать. Он даже несколько раз пытался угощать Ниссо украденными у старухи сладостями, но Ниссо каждый раз презрительно отстраняла его подарки.
Зогар, однако, не успокаивался. Однажды утром кэклик пропал. Ниссо, растерянная, бегала по всем закоулкам дома и сада и готова была уже заподозрить Зогара. Но, забравшись на стену и обозревая спускающуюся в долину тропинку, она вдруг увидела Зогара, бегущего вверх по тропе с кэкликом в руках. Ниссо помчалась через двор к каменным старинным воротам и столкнулась здесь с Зогаром, сразу протянувшим ей кэклика:
— Возьми! Он убежал вниз, я увидел, догнал его. Ты все думаешь — я плохой, а что делала бы ты сейчас без меня?
И прижимая к груди притихшую птицу, Ниссо в первый раз ответила Зогару с искренней теплотой:
— Спасибо, Зогар!
Прошло еще несколько дней, и кэклик пропал опять.
— Он стал уходить, — сказал Зогар, — он ищет другую птицу.
Близился вечер, солнце уже положило розовые лучи на снега дальних гор.
— Я знаю, где он сейчас! Он, наверное, вон на том поле внизу, — показал Зогар со стены, на которую оба залезли в поисках птицы. — Видишь, дом Зенат-Шо, пять тополей вокруг, первый канал, второй канал, за ним — поле. У Зенат-Шо тоже есть кэклики. Вот твой, наверное, и побежал к ним, прошлый раз я там и поймал его.
— А ты можешь за ним пойти?
— Нет, Ниссо, сегодня не могу. Абрикосовые косточки велено мне колоть!
— Ах, — в горести воскликнула Ниссо, — что же я буду делать? Ведь ночью он может убежать в горы!
— Конечно, может. Даже наверное убежит. Пропал тогда твой кэклик… Знаешь что, Ниссо? Вот как я тебе помогу. Пусть теперь ты будешь знать, что я тебе друг… Слушай. Азиз-хон сегодня ушел к халифа. Так?
— Так.
— Он поздно вернется. Пойдем по этой тропинке. А ты возьми мой халат, мою тюбетейку. Вот немножко станет темней, спустись тут, под стеной, побеги туда, разве долго тебе сбегать? Наверное, Азиз-хон не вернется. А если вернется, я буду ему на дудке играть. Ты знаешь, он любит. Он не заметит, как ты придешь. Видишь, какой я тебе друг, а ты все и смотреть на меня не хочешь.