Избранное
Шрифт:
И соусом приправится,—
В конце концов, ведь досочка
Не плаха, говорят,—
Всё слюбится да стерпится…
Мне даже стали нравиться
Молоденькая осочка
И кокон-шелкопряд.
Да! Мне приятно с осами —
От них не пахнет псиной,
Средь них бывают особи
И с талией осиной.
И, кстати, вдруг из коконов
Родится что-нибудь
Такое, что из локонов
И что имеет грудь?
Червяк со мной не кланится,
А
Питают отвращение
К навозной голытьбе,
Чванливые созданьица
Довольствуются сплетнями,
А мне нужны общения
С подобными себе.
Пригрел сверчка-дистрофика —
Блоха сболтнула, гнида,
И глядь — два тёртых клопика
Из третьего подвида.
Сверчок полузадушенный
Вполсилы свиристел,
Но за покой нарушенный
На два гвоздочка сел.
Паук на мозг мой зарится,
Клопы кишат — нет роздыха,
Невестой хороводится
Красивая оса.
Пусть что-нибудь заварится,
А там — хоть на три гвоздика,
А с трех гвоздей, как водится,
Дорога в небеса.
В мозгу моём нахмуренном
Страх льётся по морщинам.
Мне будет шершень шурином,
А что ж мне будет сыном?
Я не желаю, право же,
Чтоб трутень был мне тесть.
Пора уже, пора уже
Напрячься и воскресть.
Когда в живых нас тыкали
Булавочками колкими, —
Махали пчёлы крыльями,
Пищали муравьи,—
Мы вместе горе мыкали,
Все проткнуты иголками!..
Забудем же, кем были мы,
Товарищи мои!
Заносчивый немного я,
Но в горле горечь комом.
Поймите — я, двуногое,
Попало к насекомым!
Но кто спасёт нас, выручит,
Кто снимет нас с доски?
За мною! Прочь со шпилечек,
Сограждане-жуки!
И — как всегда в истории —
Мы разом спины выгнули,
Хоть осы и гундосили,
Но кто силён, тот прав, —
Мы с нашей территории
Клопов сначала выгнали
И паучишек сбросили
За старый книжный шкаф.
Скандал потом уляжется,
Зато у нас — все дома,
И поживают, кажется,
Уже не насекомо.
А я? — я тешусь ванночкой
Без всяких там обид.
Жаль, над моею планочкой
Другой уже прибит.
[1976]
* * *
Я прожил целый день в миру
потустороннем
И бодро крикнул поутру:
— Кого схороним? —
Ответ мне был угрюм и тих:
— Всё — блажь, бравада.
Кого схороним? Нет таких…
— Ну, и не надо!
Не стану дважды я просить,
манить
Там, кстати, выпить-закусить —
всего навалом.
И я сейчас затосковал,
хоть час оттуда.
Вот где уж истинный провал —
ну просто чудо!
Я сам больной и кочевой,
а побожился —
Вернусь, мол, ждите, ничего,
что я зажился.
Так снова предлагаю вам,
пока не поздно:
— Хотите ли ко всем чертям,
вполне серьёзно? —
Где кровь из вены — как река,
а не водица.
Тем, у кого она жидка,—
там не годится.
И там не нужно ни гроша,—
хоть век поститься!
Живёт там праведна душа,
не тяготится.
Там вход живучим воспрещён,
как посторонним.
Не выдержу — спрошу ещё:
— Кого схороним? —
Зову туда, где благодать
и нет предела…
Никто не хочет умирать,—
такое дело.
И отношение ко мне —
ну, как к пройдохе.
Все стали умники вдвойне
в родной эпохе.
Ну, я согласен: побренчим
спектакль — и тронем.
Ведь никого же не съедим,
а так… схороним.
Ну, почему же все того…
как в рот набрали?
Там встретятся, кто и кого
тогда забрали.
Там этот, с бляхой на груди,—
и тих и скромен.
Таких, как он, там пруд пруди…
Кого схороним?
Кто задаётся — в лак его,
чтоб хрен отпарить!
Там этот… с трубкой… как его?..
Забыл!.. Вот память!..
Скажи-кась, милый человек,
я, может, спутал?
Какой сегодня нынче век?
Какая смута?
Я сам вообще-то костромской,
а мать из Крыма…
Так если бунт у вас какой —
тогда я мимо!
А если нет, тогда ещё
всего два слова:
У нас там траур запрещён.
Нет, честно слово!
А там порядок — первый класс,
глядеть приятно.
И наказание — сейчас
прогнать обратно.
У нас границ не перечесть,
беги — не тронем!
Тут, может быть, евреи есть?
Кого схороним?
В двадцатом веке я. Эва!
Да ну вас к шутам!
Мне нужно в номер двадцать два! —
Лаврентий спутал!
* * *
Я вам расскажу про то, что будет,
Я такие вам открою дали…
Пусть меня историки осудят
За непонимание спирали.
Возвратятся на свои на круги
Ураганы поздно или рано,
И, как сыромятные подпруги,
Льды затянут брюхо океана.