Избранное
Шрифт:
Разумеется, эти представления о характере соплеменника Ни Цзао почерпнул вовсе не из паспорта, украшенного выездной визой, который они предъявляли в аэропорту города Ф. Да… Здесь все было не так, как на Востоке, где большой добродетелью по-прежнему считается скромность. Здесь каждый человек, будь то мужчина или женщина и даже малолетний ребенок, обладает сильно развитым чувством собственного достоинства, каждый здесь идет вперед с высоко поднятой головой, важно выпятив грудь, демонстрируя свою значительность. Однако в соотечественнике, который был одет в ладно сшитый костюм и имел представительную внешность, что должно свидетельствовать о чувстве собственного достоинства, можно было заметить нечто жалкое, какую-то робость и даже отчаяние. Но почему этот незнакомый
Ни Цзао заметил этого человека сразу же, едва переступив порог светлого, почти стерильно чистого конференц-зала, очень удобного и просторного, несмотря на сравнительно небольшую площадь и не слишком высокие потолки. В облике незнакомца Ни Цзао увидел нечто трагическое, что сразу же привлекло его внимание. За этой трагической маской он разглядел и взрывчатую нетерпеливость и огромную эмоциональность, скрытый незаурядный талант и пустое упрямство. Ни Цзао выбрал себе стул рядом с этим мужчиной и, улыбнувшись ему, протянул свою визитную карточку.
«Почтительный младший брат» [5] мгновенно извлек свою карточку светло-голубого цвета. На одной стороне Ни Цзао заметил английские слова, на другой — китайские (китайские!) иероглифы:
Доцент Университета Г.
Доктор филологии, магистр исторических наук.
Чжао Вэйту
Ни Цзао кивнул головой в знак приветствия, про себя удивившись странному имени собеседника.
Беседа носила чисто формальный характер. Разговор с немецкими учеными поддерживал в основном глава делегации, человек весьма эрудированный, с хорошо подвешенным языком. Ни Цзао позволил себе немного расслабиться. Он любовался стоящими в зале четырехгранными светильниками, напоминавшими большие вазы для цветов. Потом его взгляд остановился на дереве, что росло за окном. В его листве он заметил двух небольших птичек, которые, весело попискивая, прыгали с ветки на ветку, а потом вдруг затихли и, повернув головки назад, принялись остренькими желтыми клювиками чистить перышки. Ни Цзао задумался. Птицы совершенно такие же, как и на родине, а живут здесь, в этой стране. Разве не свободно летают они в поднебесье, разве не вольны они сами выбирать себе место для обитания. Интересно, есть ли у них свои судьбы, страдают ли они, есть ли у них свои печали и радости?
5
Принятая вежливая форма при обозначении какого-либо лица (собеседник Ни Цзао младше его по возрасту).
Глава делегации продолжал оживленно говорить.
— Господа, я хорошо себе представляю, что события, которые произошли в китайской истории за последние сто, тридцать и даже за последние несколько лет, вызывают у вас удивление и недоумение. Действительно, их трудно понять и еще труднее их предсказать. Но они вызывают непонимание не только у вас, они ставят в тупик и нас самих, то есть тех, кто родился в Китае, подобно своим предкам, кто вырос в этой стране, принимал участие во многих событиях ее истории, более того — испытал на себе весь драматизм тех событий, которые произошли в Китае…
Слова главы делегации вызвали у присутствующих смех. Улыбнулся и Ни Цзао. «Смех — хороший признак, — подумал он. — А всеобщий смех? По-видимому, это хорошая почва для взаимопонимания».
— В 1949 году китайский народ взял судьбу страны в свои руки и революционными методами преобразовал общество. Точно такими же революционными методами он осуществил коренную перестройку всей жизни, что, вероятно, было совершенно необходимо. Это было деяние великое и священное. Без революции,
Глава делегации продолжал вещать, а Ни Цзао подумал, как это у него все складно получается… Чтобы лучше понять сказанное, видимо, надо немного взбодриться с помощью чашки кофе. Ни Цзао потянулся к прозрачному кофейнику, в котором поддерживалась постоянная температура, и налил себе чашечку ароматного напитка. Чжао Вэйту показал ему глазами на сахар и какой-то белый порошок, называвшийся «кофейным другом», заменяющий молоко и предохраняющий человека от чрезмерной полноты. Ни Цзао, поблагодарив, отказался. Он любил кофе без молока. Эту привычку он унаследовал от отца…
— …А мне все-таки жаль, что культурная революция окончилась в Китае провалом. — Эти слова на ломаном китайском языке произнес упитанный ученый муж с мясистыми пальцами, похожими на восковые колбаски. Он поискал глазами переводчика, но мисс Бетти в зале отсутствовала. Чжао Вэйту сделал ему знак: «Пожалуйста, продолжайте!» Толстяк перешел на родной язык. Чжао Вэйту стал его переводить. — Да, мне очень жаль, что движение хунвэйбинов в Китае закончилось крахом. В 1966 году я еще учился в университете, тогда я считал, что китайские хунвэйбины — это образец для всего мира. Они подсказали молодежи, которая борется против всякой рутины и традиций, конкретные методы, ведущие к быстрейшей перестройке всего общества…
Слова толстяка неприятно поразили Ни Цзао. Покидая родину, он был внутренне готов встретиться с разными ошибочными суждениями, сомнениями и даже открытыми провокационными выпадами, идущими «справа», словом, рожденными на почве антикоммунистических предрассудков, процветавших в западном мире. Но услышать здесь проповедь откровенно левацких лозунгов — этого он представить себе не мог. К тому же внешний вид господина вовсе не соответствовал его радикальным взглядам. По общепринятым критериям толстяк должен был бы олицетворять класс буржуазии.
— …но задача перестройки общества никогда не решается быстро! — Руководитель делегации ответил кратко и резко.
Снова раздался смех. Чжао Вэйту что-то сказал по-английски, а потом добавил по-китайски:
— Я высказал ему свое личное мнение. Я, например, очень доволен, что хунвэйбиновское движение и культурная революция закончились крахом. Я очень этому рад. В противном случае Китаю была бы крышка!
Ни Цзао прислушался к словам Чжао. Его китайская речь не имела интонаций, свойственных речи тех, кто подолгу жил за границей. Он говорил, как «свой человек». Но в то же время некоторые фразы, сказанные им в чисто разговорной манере, звучали с каким-то особым смыслом в нынешней, довольно интеллигентной и изысканной беседе.
Небо внезапно потемнело. Кто-то из хозяев встал, чтобы включить свет. Мягко засветились лампы под потолком. Ни Цзао посмотрел на часы — стрелки приближались к пяти. Он снова взглянул в окно и увидел темное, сумрачное небо. Птицы, недавно скакавшие по ветвям, куда-то исчезли. Любопытно, где в этом городе птахи находят себе убежище от дождя? Кажется, у здешних зданий совсем нет карнизов…
В зал быстрой походкой вошла мисс Бетти. Еще очень молодая, она находилась в том возрасте, когда людям свойственно говорить только о любви. Но она держалась с большим достоинством, присущим обычно очень деловым женщинам, думающим только о своей работе и ни о чем больше. Она не крутила бедрами, не стреляла по сторонам глазами, словом, во всех движениях ее тела не было ничего предосудительного. В манере держаться, разговаривать и смеяться, даже в том, как она носила платье, была видна китайская непосредственность. Ни Цзао твердо знал, что подобная простота свойственна именно китайцам. Когда изучаешь иностранный язык, с ним вместе невольно впитываешь и культуру страны. Ни Цзао имел в этом отношении некоторый опыт. Например, он верил, что иностранные языки — это важный канал общения людей, а не просто средство выражения мыслей или способ передачи информации.