Избранное
Шрифт:
— Значит, никак?
— Никак, дорогой… Больше ничего сказать не мо…
Он так и умолк на полуслове: Аппашер внезапно исчез. Было слышно только, как кто-то стремительно сбегает по лестнице.
Часы пробили половину первого, когда маэстро Тамбурлани — он был директором консерватории, и квартира его находилась здесь же — возвратился домой после концерта. Стоя у двери и уже повернув ключ в замочной скважине, он вдруг услышал, как кто-то у него за спиной прошептал: «Маэстро,
Тамбурлани слыл тонким дипломатом, человеком осмотрительным, расчетливым, умеющим устраивать свои дела; благодаря этим достоинствам (или недостаткам) он достиг значительно более высокого положения в обществе, чем позволяли его скромные заслуги. В мгновение ока он оценил ситуацию.
— О, мой дорогой! — проворковал он ласково и взволнованно, протягивая руки к скрипачу, но стараясь при этом не подходить к нему ближе чем на метр. — О, мой дорогой, мой дорогой!.. Если бы ты знал, как нам не хватает…
— Что-что? — переспросил Аппашер. Он недослышал, поскольку у призраков все чувства обычно притуплены. — Понимаешь, слух у меня теперь уже не тот, что прежде…
— О, я понимаю, дорогой… Но не могу же я кричать — там Ада спит, и вообще…
— Извини, конечно, не мог бы ты меня на минутку впустить к себе? А то я все на ногах…
— Нет-нет, что ты! Не дай бог еще Блиц почует.
— Что? Как ты сказал?
— Блиц, овчарка, ты ведь знаешь моего пса, правда? Он такого шума наделает!.. Тут и сторож, чего доброго, проснется… И потом…
— Значит, я не могу… хоть несколько дней…
— Побыть здесь, у меня? О, дорогой мой Аппашер, конечно, конечно!.. Для такого друга я… Ну как же! Послушай… ты уж меня извини, но как быть с собакой?
Такой ответ смутил Аппашера. И он решил воззвать к чувствам этого человека.
— Ведь ты плакал, маэстро, плакал совсем еще недавно, там, на кладбище, произнося надгробную речь перед тем, как меня засыпали землей… Помнишь? Думаешь, я не слышал, как ты всхлипывал? Слышал.
— О, дорогой мой, не говори… у меня тут такая боль. — И он поднес руку к груди. — О боже, кажется, Блиц!..
И действительно, из-за двери донеслось глухое, предупреждающее рычание.
— Подожди, дорогой, я только зайду успокою эту несносную тварь… Одну только минуточку, дорогой.
Он, как угорь, быстро скользнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, хорошенько запер ее на засов. И все стихло.
Аппашер подождал несколько минут, потом шепотом позвал:
— Тамбурлани, Тамбурлани.
Из-за двери никто не отозвался. Тогда он легонько постучал костяшками пальцев. Ответом ему была полная тишина.
Ночь все тянулась. Аппашер решил попытать счастья у Джанны — девицы доброй души и легкого поведения, с которой он не раз проводил время. Джанна занимала две комнатушки в старом густонаселенном
На площадке он и в темноте без труда отыскал нужную дверь. Тихонько постучал. Пришлось постучать еще и еще, прежде чем за дверью послышались какие-то признаки жизни. Наконец до него донесся заспанный женский голос:
— Кто там? Кого это принесло в такое время?
— Ты одна? Открой… это я, Тони.
— В такое время? — повторила она без особого восторга, но со свойственной ей тихой покорностью. — Подожди… я сейчас.
Послышалось ленивое шарканье, щелкнул выключатель, повернулся ключ, и со словами: «Чего это ты в такую пору?» — Джанна открыла дверь и хотела тут же убежать в постель — пусть сам за собой запирает, — но ее поразил странный вид Аппашера. Она ошарашено оглядела его, и только теперь сквозь пелену сна до ее сознания дошла явь.
— Но ты… Но ты… Но ты…
Она хотела сказать: но ты же умер, теперь я точно помню. Однако на это у нее не хватило смелости, и она попятилась, выставив перед собой руки — на случай, если он вздумает приблизиться.
— Но ты… Но ты… — И тут из ее горла вырвался крик. — Уходи!.. Ради бога, уходи! — заклинала она его с вытаращенными от ужаса глазами.
А он все пытался ей объяснить:
— Прошу тебя, Джанна… Мне бы только немного отдохнуть.
— Нет-нет, уходи! И не думай даже. Ты с ума меня сведешь. Уходи! Уходи! Ты хочешь весь дом поднять на ноги?
Поскольку Аппашер не двигался с места, девушка, не спуская с него глаз, стала торопливо шарить на комоде; под руку подвернулись ножницы.
— Я ухожу, ухожу, — сказал Аппашер растерянно, но она со смелостью отчаяния уже приставила это нелепое оружие к его груди: оба острия, не встретив на своем пути никакого сопротивления, легко вошли в грудь призрака.
— Ой, Тони, прости, я не хотела! — закричала девушка в испуге.
— Нет-нет… Как щекотно! — истерически захихикал он. — Пожалуйста, перестань. Ой-ой, щекотно! — И стал хохотать как сумасшедший.
Снаружи, во дворе, с треском распахнулось окно и кто-то сердито заорал:
— Что там происходит? Уже без малого четыре! Безобразие какое, черт побери!
Аппашер со скоростью ветра унесся прочь.
К кому бы еще обратиться? К настоятелю церкви Сан-Калисто, что за городскими воротами? К милейшему дону Раймондо, старому товарищу по гимназии, соборовавшему его на смертном одре?
— Изыди, изыди, исчадие ада! — такими словами встретил пришедшего к нему скрипача почтенный пастырь.