Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Надо ли мне оправдываться, что я не так наивен, чтоб подходить к кино с приемами литературно-психологического театра или чтоб забывать, что это прежде всего фотография, а не непосредственное общение актера с публикой и т. д.
Слишком долго было бы рассказывать все очень интересные перипетии моего общения как с вожаками, так и с актерами. Я работник добросовестный. Я не могу «прийти, понюхать и уйти». Правда, я себя не связывал определенными целями, а тем более честолюбивыми. Сумею что-нибудь сделать — хорошо, а не сумею, так не сумею. Но пришлось прийти к заключению, что если смогу, то только собственной постановкой и, вероятно, даже и с собственным сценарием. К этому теперь
Разумеется, я изучаю самую фотографию, как самый маленький помощник оператора.
Не сумею Вам в письме передать и те чисто практические мысли, которые у меня есть насчет связи здешних фильм с нашими, тем более что здесь дела делаются совсем не так скоро, как принято думать об Америке. Машины здесь действуют скоро, а новые дела затеваются очень медленно. Вероятно оттого, что Америка так богата.
430. Из письма О. С. Бокшанской[742]
19 марта 1927 г. Голливуд
19 марта
… О «Вратах царства». Вполне понимаю, что интереса мало. Но радость, что выдвинулась окончательно Еланская. Меня это очень радует. Я и по «Горю от ума», и по «Грозе», и по «Розе и Кресту» убежденно говорил, что, будь она, при прежних условиях, на частных сценах, из нее вышла бы, что называется, большая актриса. У нее есть очень редкое в настоящее время качество: самая настоящая, стихийная любовь к театру, к представлениям, к выходу на сцену, к гипнотизированию себя в каком-то театральном радостном образе. Она радуется тому, что она актриса, что она на сцене, загримированная, что на нее смотрит тысяча человек, радуется так, как радовались в старину, — неудержимо, без литературы, анализа и «идеологии». Радуется, что чувствует, что красива, что слово ее летит благодаря хорошей дикции, что переживания свои она успела полюбить и т. д. Повторяю, это теперь очень редкое качество, оно дает непосредственность и самое главное, что только может быть на театре, — радость, радость и радость. Главнее идеи, пропаганды и даже психологии. Радость, какую испытывает сама и какою заражает.
Я бы хотел, чтобы руководящие ее судьбой хорошо поняли это.
Им же, этим руководящим, я бы хотел сказать, что Андровская тоже исключительная актриса. У нее другое, но тоже {354} редкое качество: все ее замыслы великолепно и легко доходят до зрителя. Это то, что присуще настоящим талантам of speak stage[743]. В ее изящной, легкой дикции самые тонкие оттенки характеристики или психологии. Причем она готовая актриса. И с большим обаянием.
Как жаль, что Станицын перегрубил[744]. Кто это его потянул? Какой-нибудь друг «созвучия современности». А как мягко он может играть, помните в «Елизавете Петровне»?[745]
431. Е. С. Тизенгаузен[746]
11 августа 1927 г. Голливуд
11 авг.
Дорогая Елена Самсоновна!
Простите, что не сразу ответил на Ваше письмо. «Прицеливался», могу ли что-нибудь сделать. К сожалению, ответ мой не утешительный.
Я не только не смогу ничего сделать, но я не советую Вашему beau fils’у[747] ехать сюда, решительно не советую. Этот поток в Холливуд, эти мечты здесь устроиться делают здесь такой затор, что люди переживают чуть что не голод. Только потому не голод, что всегда не трудно найти места в ресторане — мыть посуду, на улице —
Протекцией здесь нельзя сделать ничего.
Визу получить можно, только имея контракт.
{355} Целую Ваши ручки. Обнимаю брата.
Ек. Ник. шлет Вам всем сердечный привет.
Я писал Вам, что несколько раз громко читал его замечательное письмо в газеты по поводу слухов о его смерти, замечательнейшее и по юмору, и по смелости чувств, и по выразительности.
Я послал в Россию 4 экземпляра. Не знаю, дошли ли.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
432. А. В. Луначарскому[748]
29 августа 1927 г. Голливуд
29 августа 1927 г.
Дорогой Анатолий Васильевич!
После Вашего внимательного письма ко мне я готовил Вам целый доклад по поводу разных вопросов, волновавших театральную Москву. Тут были и конференция по театральным делам, и конфликт в МХАТ 2-м, и признаки реакции… Но, очевидно, при современном темпе жизни в СССР, переписываться с другого полушария — занятие малополезное: пока я писал, приходили новые известия, обесценившие мой доклад… Потом Вы уехали за границу. Так я Вам ничего и не послал.
Начну с некоторого недоразумения между нами. Будто бы Вы сказали Станиславскому, что я просил у Вас отпуск еще на год. Очевидно, или Станиславский не понял Вас, или Вы меня: в своем письме к Вам я только указывал, что мой годовой контракт не с мая по май, а с октября по октябрь.
Но, может быть, Вы прозорливо угадали; я действительно до сих пор не могу решить: оставаться ли мне после контракта еще некоторое время, или поспешить домой? Удастся ли мне сделать хоть что-нибудь с здешним невероятным консерватизмом, с отсутствием всякого тяготения к искусству, или махнуть на это рукой? Точно ли я очень нужен в Москве?..
Все мое существо так потрясается тяготением домой, что я все время чувствую себя между двух стульев. И это не только лирика — родной язык и березка, — а, во-первых, самая настоящая {356} тоска по искусству: по художеству, по идеологии, по широте мировоззрений, по благородству вкуса, по исканиям, по запросам в самой публике, — ничего подобного здесь, в Холливуде, как атмосферы не существует;
во-вторых, — непрерывные мысли и о том, все ли дома благополучно. В этом отношении у меня на душе бывает разно. Бывает спокойно, когда приходят сведения, что в МХАТ все обстоит великолепно или что вообще театры в Москве процветают; но бывает подозрительно, — когда чувствуется заметный перегиб к реакции; или тревожно, — когда думается: при мне бы этого не случилось, и т. д.
Здесь я многому научился для себя, но для самой кинематографической индустрии не сделал ровно ничего. Да и вряд ли что-нибудь сделаю[749]. Для этого надо очень добиваться, ждать, ловить случай, горячо спорить, ссориться. И, очевидно, надо крепко любить это дело[750].
Меня на это не хватает. Мне скучно ждать, скучно спорить, скучно учить азбуке. И трудно переносимо это царство спекуляции.
А жаль: какое могущественное явление кино! И досадно: сколько тут материальных средств!