Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Обнимаю Вас от всего сердца, с чувствами, для которых нельзя найти подходящих слов.
Вл. Немирович-Данченко
446. М. С. Гейтцу[798]
24 июля 1930 г. Женева
24 июля, Женева.
Дорогой Михаил Сергеевич!
И Вас — с окончанием сезона. Да еще такого грузного! Да еще Вашего первого в Художественном театре.
Ждал от Вас «подробности письмом», потому не отвечал на первую телеграмму. Но видел отсюда, как невероятно Вы заняты. Ольга Сергеевна[799] писала мне обо всем подробно и о том, как часто Ваша
Все хорошо, что хорошо кончается, — но как много было в сезоне больных мест. Когда я перебираю прошедшее (я этим занимаюсь всегда по окончании сезона), я думаю, что на некоторых обстоятельствах необходимо приостановиться. Конечно, не на мелочах, а на таких, которые характерны как «явления». Куда надо идти. Не вопрос — куда нас ведут, потому что нас именно стараются вести не туда, куда надо, — а куда указывает нам сама правда жизни, сама психология сегодняшней театральной залы. Или: разве уж так и не уйти от халтуры? Не доказывается ли на каждом шагу правота первого принципа старого Художественного театра — делай непременно наилучшим образом? Материальные опасения — малодушие, а точнейшие сроки — призраки. Все станет на свое место, {368} если будешь делать непременно наилучшим образом. А потом: какая разница между декларациями за столом и стаканами чая, когда мысль так ласково и приятно тешит самолюбие красивыми заповедями, — и действительностью, когда возбужденные нервы поднимают «со дна души» все мелкое, нехорошее, звериное. Или вот еще: демагогия вещь скучная и досадная, но она не страшна, пока ее не оценивают выше таланта. Как в нашем деле надо любить и дорожить талантом! Ему первое место, и тогда сам Фрумен замолчит или «останется один».
И т. д. Это мы с Вами переберем.
Я так и не знаю примерного распределения ролей ни в «Мертвых душах», ни в «Хлебе». Между прочим, думаю, что «От автора» в «Мертвых душах» если не Качалов, то Топорков[800], а Качалов — Ноздрев. Если же Качалов уже вовлечен в роль «От автора», то Топорков — Чичиков. Ноздрев? Москвина в Ноздреве не очень вижу. Плюшкин — Леонидов? Это я стороной узнал. Может быть. Я думал — Хмелев, но Леонидов интересно очень[801].
А как же с Треневым? Я получил такой вопрос в телеграмме Маркова. И удивился. Надо его удовлетворить по договору. Причем я так и не получил его пьесу…[802]
Значит, Вы и не отдыхаете. Это очень плохо. Надеюсь, что Вы что-нибудь сделаете в этом роде.
Крепко жму Вашу руку. Будете писать — пошлите привет Е. В.
Вл. Немирович-Данченко
447. М. В. Немировичу-Данченко[803]
28 июля 1930 г. Женева
28 июля
Женева
Милый мой Мишенька!
Сегодня, то есть в самый день моих именин, утром, как встал, увидел под дверью кучу телеграмм и среди них все ваши кисловодские[804]: твоя, милая и нежная; твоя же с тремя Катеринами и Любовью; трогательная — Анны Сергеевны[805]; и веселая — компании Кемарской.
{369} Пожалуйста, передай всем им по очереди мой привет и благодарность.
А мы тут справляли мои именины вчера, в твой день. И вчера был чудный день, а сегодня опять дождь.
Несмотря на дожди, тут очень, замечательно хорошо. И Екатерине Николаевне и мне очень хочется, чтоб ты хоть немного пожил этой жизнью, отдохнул от трудной нашей жизни
Крепко тебя целую
Твой Влад. Ив.
448. К. С. Станиславскому[806]
11 августа 1930 г. Женева
11 авг.
Genйve, Suisse
Hфtel Bristol
Дорогой Константин Сергеевич!
Письмо Ваше с радостью получил. Очень много думаю о Вас. С большим удовлетворением читал Ваши строки о том, как нам надо построить наши взаимоотношения в будущем на благодарных воспоминаниях о прошлом[807].
Но ведь именно с этим я и вернулся из Америки! При первой встрече на вокзале я Вам сказал: «У меня такие чувства, как были в 98-м году! Точно мы встречаемся в Севастополе»[808]. И я оставался непрерывно с этими чувствами. Об этом-то я и писал Вам в начале моего письма. Этого-то и недооценили многие из стариков, а в особенности окружавшие нас лица заинтересованные…
Какая милая Hapgood, что помогает Вам[809].
Ваша первая книга[810] имела очень большой успех. Да и до сих пор имеет. Надо надеяться, что и вторая будет встречена так же, а то и еще интенсивнее… К сожалению, они мало дают, книги!
Сколько ни думаешь, лучшее положение для нас было бы (или будет) только при ценном курсе червонца! Если доживем, — Вас не будет тяготить забота о своих.
Я Вам еще буду писать.
{370} А Женева совсем не «суматошная», как Вам кажется. Мы живем в ней, как в деревне или на даче.
Обнимаю Вас и Марью Петровну.
Котя шлет Вам самые горячие пожелания полных сил и целует М. П.
Вл. Немирович-Данченко
449. О. С. Бокшанской[811]
1 сентября 1930 г. Берлин
Понедельник
Милая Ольга Сергеевна!
Совершенно вышибло у меня из памяти, когда начинается сезон. А в письмах Вы не повторили этого. Посылаю несколько строк для труппы. Перепишите, пожалуйста, и вывесите — где следует.
Скажите Сахновскому, что я в полном недоумении. Я все жду и жду, что вот-вот он или Булгаков пришлют мне наконец подробнейший план сцен из «Мертвых душ». Так сказать, на мой окончательный суд. А оказывается, не только существует уже план, но уже есть и готовый экземпляр и — совсем замечательно — настолько готовый, что уже имеется перевод его на немецкий язык с титулом: «Экземпляр Московского Художественного театра». Я сам своими глазами видел этот экземпляр. Вот какие дела!
Крепко жму Вашу руку
Вл. Немирович-Данченко
450. Трупп
МХАТ[812]. 1 сентября 1930 г. Берлин
1 сент.
Берлин
Товарищам по театру перед новым сезоном.
Когда отойдешь в сторонку от непрерывной текучести нашего дела, оглянешься на пройденное, чтобы сделать оценку {371} ошибкам и достижениям, тогда с особенной яркостью видно, какое громадное, какое первенствующее значение имеет в нашем деле наше искусство. Без него ничто сказанное нами не убедительно. Без него самые благородные наши замыслы не перекидываются через рампу. С плохим искусством мы — солдаты с плохим оружием, и никакая храбрость не спасет нас от бесцельности наших попыток.