Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Эдит и сама не знала, печалиться ей или радоваться тому, что впервые за много лет имя её снова появилось в газетах. Эти несколько строк информации значили сейчас для неё очень много. Да, теперь вся Германия знает о том, что Эдит Гартман снова на сцене.
— Вы слышали, я буду играть в советской пьесе, — неожиданно решилась Эдит, наблюдая за впечатлением, которое произведут её слова на старого писателя.
— Я прочёл об этом в газете, — ответил Болер, ничем пока не обнаруживая своего отношения к поступку актрисы. — Скажите мне честно: вы добровольно согласились играть эту роль или здесь повлияли привходящие обстоятельства?
Он спросил об этом с такой деловой заинтересованностью, что Эдит даже не смогла обидеться.
— Нет, меня не подкупили…
— Почему вы не посоветовались со мной? — прорвало вдруг старика. — Зачем так поторопились? Я вас решительно не понимаю! Неужели нельзя было подождать, пока всё прояснится?
— Теперь уже нельзя сидеть сложа руки.
— Глупости! — крикнул Болер. — Мы, интеллигенция — учёные, актёры, адвокаты, инженеры, — мозг нации. Все мы ждём, потому что сейчас иначе нельзя. А вы торопитесь! Вы понимаете, какой вред вы причиняете родине? Из-за таких, как вы, и у русских сложится неправильное представление о немецком народе.
— Скоро я уеду из Германии вообще.
— Только этого ещё недоставало! Значит, измена за изменой?!
— Я не понимаю вас. Играть — не надо, уезжать — тоже не надо. Что же мне делать?
— Ещё раз говорю вам: не торопитесь! Все люди нашего, круга единодушно посоветуют вам то же самое.
Болер был прав в одном. Действительно, в то время многие немцы ещё придерживались выжидательной тактики.
— Я с вами не согласна. Пора уже каждому определить своё отношение к событиям! — резко сказала Эдит.
— Как хотите, фрау Гартман, — поднимаясь, холодно произнёс Болер. — Я только считал своей обязанностью предупредить вас.
Он подчёркнуто любезно поклонился и ушёл. Двери за ним захлопнулись с яростным звоном.
Эдит долго сидела в кресле, стараясь понять волнение писателя. Почему он предостерегает её от решительных поступков? Вероятно, потому, что его собственное отношение к событиям ещё не определилось, он и сам не нашёл своего места в жизни новой Германии.
Придя к старому выводу, Эдит снова принялась за работу. Ей хотелось сыграть свою роль так, чтобы это было достойно известной актрисы Эдит Гартман. Теперь она целые дни читала, стараясь постигнуть сущность необычных людей этой неведомой для неё страны.
— Я хочу познакомить вас с автором пьесы, с тем, как он трактует образ комиссара, — однажды сказала Люба, протягивая Эдит небольшую брошюру. — У автора любопытная биография: он мальчиком пятнадцати лет ушёл на фронт из интеллигентной семьи и через фронт и окопы пришёл в революцию, к большевикам. Образ женщины-комиссара навеян биографией очень интересной женщины. Красивая молодая девушка, дочь профессора, была комиссаром во время гражданской войны.
Эдит поблагодарила.
Дома она удобно устроилась в глубоком кресле, придвинула поближе лампу и принялась за чтение.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Капитан Чарлз Блумфилд с нескрываемым интересом рассматривал Гильду Фукс, в то время как стоявший рядом с нею Штельмахер не пользовался ни малейшим его вниманием. Казалось, капитан вообще не заметил присутствия Штельмахера. Конферансье в глубине души очень обиделся, но побоялся проявить свои чувства.
Штельмахер и Гильда приехали в английский сектор по вызову самого Блумфилда. Этот вызов был передан через фрау Линде. О том, что капитан Блумфилд работает в Английской Военной Администрации и ведает пропагандой, Штельмахер слышал и раньше. Но капитан, кроме того, занимался разведкой, и об этом предупредил Штельмахера Зандер.
Немного удивляло, что вызов исходил не от американцев, которые обычно руководили подобными делами, а от англичан. Почему произошла такая перемена, Штельмахер не знал.
А Гильда и капитан, казалось, совсем забыли о делах. Они вспоминали старые американские и английские картины, и создавалось впечатление, будто обсуждение фильмов и было основной целью вызова.
Капитан Блумфилд, высокий человек, с лицом, напоминающим лошадиную морду, и гладкими, до блеска напомаженными волосами, говорил без умолку. При этом он всё время поглядывал на Гильду, быстро проводя кончиком языка по большим, выпяченным губам.
«Вероятно, капитан оставит Гильду на некоторое время в Берлине», — подумал конферансье.
Когда наконец воспоминания о кинозвёздах истощились, капитан повернулся к Штельмахеру.
— Вы привезли мне данные о советских войсках, как было вам приказано? — спросил он с таким видом, будто всё время разговаривал с конферансье из Дорнау самым любезным образом.
Штельмахер насторожился. Зандер не предупреждал его о том, что подобные сведения придётся сообщать кому-нибудь ещё. Конферансье ответил уклончиво:
— Они у меня ещё не совсем проверены. Сейчас ведь очень трудно что-нибудь узнать о войсках…
Штельмахер просто лгал, в действительности никаких сведений о советских войсках у него и не было. Но он пока не собирался признаваться в этом ни Блумфилду, ни Зандеру.
— Жаль! — недовольно поморщился Блумфилд. — Сейчас мы этим очень интересуемся. Насколько я знаю, вы обычно передавали сведения господину Зандеру, а он — американцам. Теперь эти данные хочу получать я.
«Ага, — подумал Штельмахер, — англичане не доверяют своим американским «друзьям» и решили завести собственную агентурную сеть!»
— Платить вы будете отдельно? — спросил он.
Ответ очень его обнадёжил. Да, платить будут хорошо.
Капитан перешёл к другим вопросам. Он долго расспрашивал о земельной реформе, о предполагаемых принципах обработки земли, о настроении жителей, о продовольственном положении, — его интересовало всё.
— Имейте в виду, — заявил он, казалось бы, вне всякой связи с темой разговора, — если к вам обратится за содействием кто-нибудь из членов новой социал-демократической партии от господина Шумахера, вы должны оказать такому человеку полное доверие и помощь.