Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Спокойной ночи, — впервые за долгое время пребывания в плену пожелал Роман Шамрай.
— Здесь, лейтенант, не бывает спокойных ночей, — заметил Колосов. — Но всё-таки спокойной ночи.
Шамрай вытянулся во весь рост на жёстких нарах, и только что пережитая страшная сцена встала перед его глазами: высокая вышка с пулемётом чётко проступает на фоне багрового зарева закатного неба и на вышке аккуратный, в застёгнутом на все пуговицы мундире немец, он заходится от истерического хохота, простирая к небу худые, совсем детские руки…
И тут же всё поглотила сонная душная темнота. Но ненадолго, Шамрай будто
— Вставай, — прогудел над его ухом бас Колосова. — На работу пора.
— Ведь ещё не звонили, — недовольно пробормотал Шамрай.
— Сейчас зазвонят. К кухне первые подойдём… Первым, как правило, дают порцию чуть-чуть побольше.
Это сообщение возымело действие. Шамрай тотчас спустил с нар ноги. Голод проснулся вместе с ним, вечный, лютый, как зверь, голод.
— Давай поживей умываться, — командовал Колосов.
— Здесь ещё и умываются? — удивился Шамрай. — Может, и мыло есть?
— С мылом помоешься в душевой, после смены. Пошли быстрее.
Роман смотрел и не узнавал Колосова. Не иначе как подменили человека. В чём дело? Неужели капитану хочется поскорее очутиться в шахте и взяться за работу? Ходит по бараку, будит, подгоняет измученных, невыспавшихся людей. Перед начальством выслуживается, что ли… Этого ещё не хватало.
В большой, без окон, освещённой яркими лампами комнате в стены были вмонтированы десять кранов и из каждого серебристой струйкой звонко лилась вода.
Шамрай, осторожно ступая, чтобы не упасть, прошёл по чёрному, скользкому от постоянной сырости цементному полу, сбросил пиджак, рубашку. Господи, до чего же он худой, обмыть да в гроб положить. Все рёбра хоть пересчитай, а шея — тонкая и жалкая, как у цыплёнка. Воротник гимнастёрки, что хомут, болтается на шее.
— Бережёшь? — Колосов, кивнув на воротник, улыбнулся.
— Берегу, — твёрдо ответил Шамрай.
— И правильно делаешь, — тоже твёрдо проговорил капитан. — А теперь мойся. Вода — друг человека, а чистота — залог здоровья.
Колосов тоже снял свой драный бушлат. Нет, не очень-то выслужился он перед немцами, не жирно содержат они своего слугу. Тоже наглядное пособие по анатомии: кожа да кости. Правда, великан, даже худой, остаётся великаном. Ростом Колосов вымахал с коломенскую версту, метра два будет.
После умывания Колосов выстроил свою бригаду быстро, умело, как некогда свой дивизион. И удивительное дело, никто не возмутился, не огрызнулся, наоборот, все смотрели на него дружелюбно. «Конечно, ссориться с будущим лагерным начальством ни к чему, куда выгоднее ладить, но всё-таки… — сокрушённо подумал Шамрай. — Подхалимы чёртовы, шкурники. Убили в вас чувство человеческого достоинства. За тухлую похлёбку готовы продаться с потрохами… Ну нет, касатик, с Шамраем у тебя так не выйдет… Хоть ты, как видно по всему, и будущий блоклейтер, Шамрай не будет стелиться перед тобою. Не на того напал!»
Только сейчас заныл, зарыдал рельс. Рановато поднял их всех служака. В последнюю минуту в дверях барака появился Джапаридзе.
— Возьми и меня в шахту.
«Чудеса, и этот рвётся», — удивился Шамрай.
— А кто вчера смерти хотел? — напомнил Колосов. — Давай, становись. Шагом марш!
Колонна пленных, девяносто шесть человек, выстроенных по четыре в ряд, двинулись к кухне. Снова миска синеватого супа
— А обедать где будем? — спросил Шамрай.
— В шахте угольком закусим, — усмехнулся Колосов. — Это тебе и обед, и завтрак.
— Там же работать надо.
— Ещё как. Хлеб весь не ешь, половину в шахту возьми, — посоветовал капитан.
— Вот этой глупости от меня не дождёшься, — ответил Шамрай. — Я учёный. На завтра запасов не оставляю, потому что этого «завтра» может и не быть.
— И то правда, — добродушно согласился Колосов.
«Странно всё-таки, отчего у человека здесь, в лагере, может быть хорошее настроение?» — продолжал удивляться Шамрай.
Появился Скорик, глаза припухли от сна или от бессонницы, не понять. Оглядел бригаду. Колосов подошёл к нему.
— Сколько?
— Девяносто шесть.
— Хорошо. Веди.
Через ворота колонна прошла без контроля. Просто француз, одетый в какое-то немыслимое сочетание немецкой и французской полицейской формы, пересчитал военнопленных и запер за ними ворота. Появились четверо конвоиров-полицейских; двое по сторонам и двое — в хвосте колонны. Скорик и Колосов впереди.
«Убежать отсюда проще пареной репы», — подумал Шамрай.
Машинально опустил руку в карман пиджака. Заветный гвоздик на месте, никуда не делся, значит, всё в порядке. Колонна шла быстро, и Шамраю снова показалось, что все пленные почему-то спешат в шахту. Неужели торопятся приняться за работу? А если нет, то что их там привлекает? Всё было странно и непонятно. Откуда у советских людей могло появиться желание работать на фашистов? Неужели так сломили, покалечили волю этих красноармейцев, старшин, командиров гитлеровские лагеря?
Сотни противоречивых мыслей и подозрений, тысячи тревожных вопросов раздирали сердце Шамрая. А вокруг уже просыпалось утро — старое, как мир, и всегда сказочно новое рождение весеннего дня. За далёкими сизовато-сиреневыми холмами всходило солнце, и ночной туман белыми прозрачно-густыми реками хлынул в долину. Высокое облако, освещённое нежно-розовыми лучами, словно смутясь, растаяло в небесной звонкой синеве.
Шахтёрский, закопчённый угольным дымом пропахший Терран уже давно не спал. Хитровато подмаргивая, светились окна домиков на окраине, улицы наполнялись молчаливыми хмурыми людьми: это на смену тля шахтёры.
«Может, мы пройдём по улице Бордо?» — подумал Шамрай. Но колонна пленных, не доходя до города, свернула в сторону. Возле шахты минут пять ждали, пока пройдут вольные рабочие. А потом Скорик скомандовал:
— Проходи!
Когда-то, может, это была и приличная шахта. Во всяком случае, на душевую, куда заглянул Шамрай, хозяева не поскупились. Длинные ряды цементных скамеек. Пол выложен белой плиткой. Из душевой даже пахнет мылом. Там, пожалуй, после работы удастся помыться горячей водой. Шамрай вошёл в раздевалку и испуганно отшатнулся. Ему показалось, будто под крышей раздевалки висели люди. Ноги в башмаках беспомощно высовывались из грубых брезентовых штанин. От каждого к гвоздику, вбитому в балку, тянулась перекинутая через блок верёвка. Колосов дёрнул за узелок. Один из «повешенных» упал к ногам Шамрая, стукнувшись каской о пол, и оказался комплектом шахтёрской спецодежды. Шамрай вздохнул облегчённо: выходит, во Франции её не прячут в шкафчики, а вешают под потолок.