Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Скорика! — приказал капитан.
Писарь что-то буркнул себе под нос, тяжело повернулся в своей мешковатой форме и вышел. Лаузе откинулся на спинку кресла и стал внимательно рассматривать Шамрая. В действительности, пленный не интересовал его. Думал капитан о Восточном фронте, где скоро должно было начаться новое наступление имперских войск: «последнее победоносное наступление», как называли его между собой офицеры, думал и об Африке, где англичане крепко поколотили генерала Роммеля. На сердце у Лаузе было скверно и тревожно, и невольно вспомнился маленький городок Реехаген, расположенный несколько южнее Берлина.
1
Лаузе — по-немецки — вошь.
Капитан подозрительно взглянул на Шамрая: не догадался ли пленный. Нет, стоит как вкопанный, чувств своих не выражает. Недочеловек, представитель низшей расы, а смотри-ка — глаза голубые…
Немец вдруг разозлился. У него у самого были тёмные, блестящие, навыкате глаза. О том, что в его жилах не течёт еврейская кровь, ему в своё время пришлось упорно доказывать. Подлая и унизительная процедура… И сразу захотелось придраться к этому голубоглазому пленному. Может, послать его в карцер или ещё как-нибудь проявить свою власть? Но осуществить своё желание Лаузе не успел: в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул капитан. Голос его хрипло сорвался и пришлось повторить крик громче и уже басом: — Войдите!
Шамрай взглянул на вошедшего и удивлённо отпрянул. Перед ним стоял молодой и красивый парень, в форме советского командира, только без петлиц. Широкий ремень туго схватывал тонкую талию. Гимнастёрка расправлена складочка к складочке. Сапоги начищены. На голове пилотка, правда, без звезды. Лицо продолговатое, чистое, умные тёмные глаза посматривали весело и немного лукаво. Прямой, пожалуй, немного длинноватый нос и будто нарисованные полные красивые губы. Чуть загоревшие, хорошо выбритые щёки усиливали впечатление его внутренней силы и подтянутости.
— Господин капитан, блоклейтер Скорик по вашему приказанию явился, — лихо доложил он, голос его в тишине комнаты прозвучал, как басовая струна виолончели.
Взгляд Лаузе, искоса брошенный на вошедшего, выражал презрение и откровенную зависть к его молодости, здоровью, силе: у этого парня, конечно, будут рождаться сыновья.
— Вот пополнение в ваш блок, — сказал капитан, указывая на Шамрая.
Скорик ловко, всем корпусом повернулся, и Роман только теперь заметил, что в его правой руке, как длинная змейка, свисал в четыре жгута сплетённый ремённый хлыст. На его тонком кончике тяжело круглилась свинцовая пулька. «Если ударить с размаху — рассечёт, как добрая сабля», — подумал Шамрай.
— Откуда? — впиваясь глазами в лицо Шамрая, весь напряжённый и собранный, спросил Скорик.
— Из Донбасса.
— В шахтах работал? Где именно?
— Работал и в шахте. Смолянка, возле Сталино. В Суходоле работал на металлургическом заводе…
— Сталевар?
— Подручный.
— Лейтенант или самозванец?
— Лейтенант.
— Какое окончил училище? Когда?
— Киевское, ускоренный курс. Перед самой войной.
— Ну что ж, пойдём. Посмотрим, что ты за птица. Ты переходишь в моё подчинение. Блок номер семь. Я блоклейтер Павел Скорик. Запомнил или повторить?
— Запомнил.
В душе Шамрая Скорик сразу вызвал глухую, лютую ненависть, чем-то напоминавшую боль старой, почти забытой раны.
— Пойдёшь работать в шахту, — заявил блоклейтер.
— Хорошо, — согласился Шамрай.
— А теперь вы, оба, прочь отсюда, — брезгливо проговорил капитан Лаузе, к удивлению Шамрая, поставив на одну доску и его, и Скорика.
Блоклейтер вытянулся, звонко пристукнул каблуками, в глазах застыли преданность и готовность выполнить любой приказ.
— Вон! — уже раздражаясь, приказал капитан.
Они прошли через комнату дежурного на широкий, залитый горячим солнцем двор. Бараки выстроились в два ряда, как дисциплинированные солдаты. Все лагеря на свете, как видно, удивительно похожи один на другой.
Лагерь Терран не был исключением. Двадцать бараков, апельплац, штабной корпус, своя электростанция и вросшая в землю вонючая кухня. Вокруг надёжная колючая изгородь на железобетонных столбах. Правда, электрического тока высокого напряжения в проводах нет: дороговато обходилось топливо для электростанции.
Они вошли в смрадную темноту барака. Пленные лежали на нарах.
— Больные? — спросил Шамрай.
— И ты скоро так же заболеешь, — ехидно усмехнулся Скорик. — Отдыхают после смены. Мы здесь не баклуши бьём, а работаем, чтоб ты знал. Завтра пойдёшь в первую смену в шахту. Бригадир — Колосов.
— Кто? — переспросил Шамрай, не скрывая своего удивления.
— Колосов. Ты знаешь его?
— Колосовых много на свете…
— Ну, ладно, отлёживайся до завтра, блаженствуй и помни мою доброту.
— Хорошо, запомню, — сказал Шамрай. Ответ прозвучал двусмысленно, но Скорик не обратил на это никакого внимания.
На лоснящихся, сотнями тел отполированных нарах Роман вытянулся, как на самой мягкой перине. Ну, что ж, он всё-таки в Терране, и в кармане лежит гвоздик — пароль. Ещё ничего не потеряно. И вполне возможно, выпадет случай повидаться с Морисом Дюрвилем. Поживём — увидим.
На верхних нарах кто-то зашевелился. Послышался шёпот:
— Откуда, браток?
— Из Бельгии.
— Худо там, в Бельгии?
— Везде одинаково.
— Это верно.
Тот невидимый замолчал, шорох ещё слышался некоторое время: человек с трудом поворачивался на другой бок, потом всё стихло.
— Когда ужин? — спросил Шамрай.
— В семь. Позовут. К такому ужину обязательно позовут. А ты ещё, видно, сильный, — сказал сосед с верхних нар. — Мы здесь все ослабели.
— Послушай, друг, меня в шахту на работу назначили. Бригадир Колосов. Где он сейчас? В шахте?
— Нет, они недавно вернулись. Была смена. Тут две смены. По двенадцать часов. Ночная и дневная.