Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Ты ещё нянчиться с ним будешь! — высоким фальцетом пронзительно взвизгнул Лиэрваль.
— Что ты кричишь? Ты же собрался идти в полицию, — спокойно проговорила женщина. — Ну и иди себе.
— А ты?
— А это уж моё дело и тебя не касается.
Лиэрваль растерялся. Душу его терзали противоречивое острые чувства. Конечно, жена права: всё село будет презирать Лиэрваля, если он выдаст пленного. Этот русский парень, видно, здорово насолил проклятым бошам, и потому помочь бы ему не мешало. Но, с другой стороны, вдруг кто-нибудь дознается,
Это последнее чувство победило.
— Я пойду переодеваться, — объявил он, не трогаясь, однако, с места.
— Иди же, — легко согласилась женщина. — Иди. — Всё её внимание сосредоточилось на губах. Шамрая. Она почти обняла лейтенанта, ласково по-матерински поддерживая ему голову. Роман пил медленно, трудно. Каждый глоток отдавался острой болью в горле.
Эта сцена подействовала на Лиэрваля совсем неожиданно.
— Ты меня никогда так не поила, — закричал он. — Даже когда я болел!
— Иди в полицию! — спокойно сказала Пелажи, не глядя на мужа.
Лиэрваль сел на табурет, подозрительно взглянул на жену. Почему вдруг ей захотелось, чтобы он ушёл? То не соглашалась, а теперь, видите ли, гонит.
— Пей, мой хороший, пей, — приговаривала Пелажи, отлично понимая, чувства своего мужа.
Лиэрваль повертелся на табурете, устроился удобнее, каждым движением своим подтверждая твёрдость только что принятого решения, и сказал:
— Я никуда не пойду! Не надейся. В полицию сбегает Ивет. Где это она запропастилась, проклятая девчонка?
— В полицию я не пущу Ивет. Ты что хочешь, чтобы у неё женихов не было, чтобы о ней говорили: это та Ивет Лиэрваль, которая донесла в полицию на пленного? Ты можешь идти: о тебе на селе всё равно никто доброго слова не скажет. Иди, что ж ты расселся? — строго сказала Пелажи мужу и, обращаясь к Шамраю, заговорила нежно. — А ты пей, мой славный, пей.
Роман пил, и каждый глоток молока, как живая вода, возвращал ему сознание и силы. Он уже стал лучше различать голоса супругов, даже мог понять смысл их спора и одновременно всё сильнее ощущал боль от наручников.
— Раньше я считал, что мужчина и женщина, венчанные в церкви, — сказал Лиэрваль, — это одно целое. Ты же мать моих детей, ты моя жена! А сейчас вижу: никому нельзя верить.
— Иди в полицию, — не обращая внимания на тираду мужа, повторила Пелажи, поглядывая на дверь.
— Не пойду, — ответил Лиэрваль с раздражением. — Чего ради вдруг ты гонишь меня из собственного дома? И куда подевалась эта поганая девчонка? То весь день вертелась перед глазами, а то и след простыл.
— Она сейчас вернётся, — Пелажи налила вторую чашку и так же осторожно и по-матерински ласково попридержала левой рукой голову Шамрая, правой поднесла чашку
— Ты думаешь, я не пойду? — в сердцах вскрикнул Лиэрваль. — Ошибаешься. Дойду! И не буду переодеваться, не на свидание иду. Так сбегаю. Месье ажан меня не осудит за мой вид, наоборот, похвалит за старание.
— Непременно похвалит, — Пелажи, скривив губы, усмехнулась. — Что ж ты сидишь?
Но Лиэрваль не мог подняться с табурета. Если бы жена возражала, протестовала, просила бы его остаться, он, наверное, давно бы побежал в полицию. А тут… Почему она хочет его выпроводить? Чтобы остаться с пленным? Э-э, нет! Дураки нынче все перевелись. Время не то.
Ревнивый и подозрительный Лиэрваль даже в таком невероятном случае видел покушение на его достоинство. И хотя измученного полуживого Шамрая никак нельзя было назвать соперником, хозяин не мог уйти из дома. Сам он отлично понимал, как глупо, больше того опасно тратить дорогие минуты, но сдвинуться с места был не в состоянии.
— Потерпи ещё немного… Выпей, ну выпей, мой хороший, — ласково звучал голос Пелажи.
Вдруг глухо стукнула калитка, послышались по двору осторожные лёгкие шаги. Лиэрваль, смертельно побледнев, вскочил с табурета, бросился к выходу.
— Доигрались, — прохрипел он. — Идут! Кто-то донёс. Мы погибли…
Он добежал до дверей, хотел уже щёлкнуть замком, но, сообразив, что запираться от полиции нельзя, метнулся к лестнице. Жалкое и растерянное его лицо выражало панический страх.
Двери распахнулись: на пороге комнаты показался высокий человек с чёрной, аккуратно подстриженной бородой, весёлая и дерзкая улыбка была на его полных губах. Из-за плеча чернобородого выглядывал молодой парень, такой же высокий, поразительно похожий на вошедшего, только без бороды. А ниже, из-под руки парня, смотрело озабоченное и встревоженное, но одновременно довольное собой, милое личико Ивет.
— Ты, Клод? — Ноги Лиэрваля подкосились, и он обессиленно опустился на скамейку. — Как ты здесь очутился?
— Я, как видишь, — всё ещё улыбаясь, ответил кузнец Клод Жерве, — Ивет прибежала, говорит, у вас объявился человек в наручниках. А разве это хорошо, когда они сковывают руки? Конечно, скверно. Вот я и пришёл.
— Ну погоди у меня! Выходит, это ты успела… Пропала семья! — со злобой прохрипел Лиэрваль, переводя взгляд на Ивет, и плаксиво запричитал: — Пропала семья! Не на кого положиться. Дочь родная, и та… Ну подожди, я с тобой ещё поговорю!
Это вывело из себя Патрика Жерве. Молодым задиристым петушком подскочил он к опешившему Лиэрвалю.
— Если вы хоть одним пальцем тронете Ивет, я сделаю из вас такое фрикассе, что и самому кролику не снилось. Это моя девушка…
— Вот, оказывается, какого родственничка посылает мне бог! Пропадите вы все пропадом! — в сердцах плюнул Лиэрваль.
Клод Жерве, не обращая внимания на разгневанного хозяина, подошёл к Шамраю, взглянул на наручники, покачал головой, сказал:
— Сальо!