Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Чемодан был не тяжелей любой другой ноши, но окован вызолоченными железными полосами. Этими по лосами я разодрал свою блузу. Тут я благословил судь бу, уберегшую мой новый плисовый костюм.
VII
Прошло несколько дней. Мне наскучили мои бесплод ные занятия, надоело весь день слоняться без толку, вместо того чтобы делать что-нибудь полезное; я обратился к десятнику и попросил взять меня в сплавную бригаду. Он мне отказал.
Эти господа из пролетариев любят задирать нос, на сельских рабочих они смотря т свысока и не желают тер петь их подле себя. Они переходят с одной реки на другую, ведуг привольную жизнь, жалованье получают
Так же обстоит дело и с дорожными рабочими, и с пу тейцами, и с фабричными: для них даже ремесленник - существо низшей расы, а про батраков и говорить не чего.
Конечно, я знал, что буду принят в бригаду, когда захочу, - стоит только обратиться к господину смотрителю. Но, во-первых, мне не хотелось без крайней необходимости одолжаться у этого человека, а во-вторых, я понимал, что в таком случае добрые сплавщики устро ят мне мартышкино житье - покуда я ценой непомерных усилий не сумею снискать их расположения. А на это, пожалуй, уйдет больше времени, чем дело то г o стоит.
И наконец, сам инженер дал мне на днях поручение, которое мне хотелось выполнить как можно лучше.
Инженер говорил со мной толково и любезно:
– Началась продолжительная засуха, река убывает, заторы растут. Я прошу тебя убедить того человека, который работает в верховьях, и того, который внизу, все это время трудиться с предельным напряжением сил. Нет нужды объяснять, что и от тебя я ожидаю того же.
– Скоро, пожалуй, начнутся дожди, - сказал я, что бы хоть что-нибудь сказать.
– Но я должен быть готов к тому, что дождя вообще больше не будет, - ответил он с непомерной серьезностью молодости.
– Запомни каждое мое слово. Я не могу разорваться и уследить за всем, особенно те перь, когда у меня гости.
Тут я мысленно согласился принимать его так же всерьез, как он сам себя принимает, и пообещал вы полнить все в наилучшем виде.
Значит, для меня еще не приспело время кончать бродячую жизнь, и потому я взял багор и коробок с про визией и вышел сперва вверх, потом - вниз по реке. Чтобы не даром есть свой хлеб, я наловчился в одиночку разбирать большие заторы, сам себе пел, словно я это не я, а целая бригада сплавщиков, да и работал теперь за пятерых. Я передал Гринхусену наказ инженера, чем поверг его в безмерный ужас.
Но тут начались дожди.
Теперь бревна лихо проскакивали быстрины и водо пады, они напоминали гигантских светлокожих змей, ко торые задирают к небу то голову, то хвост.
Для инженера настали красные денечки.
Но лично мне неприютно жилось в этом городе и в этом доме. Стены моей каморки пропускали любой звук, так что и там я не находил покоя. Вдобавок, меня совсем затюкали молодые сплавщики, живущие по со седству. Все это время я прилежно бродил по берегу, хотя делать там теперь было нечего или почти нечего; я украдкой покидал дом, садился где-нибудь под наве сом скалы и бередил себе сердце мыслями о том, какой я старый и всеми покинутый; по вечерам я писал письма, множество писем всем своим знакомым, чтобы хоть как- то отвести душу, но я никогда не отправлял их. Словом, это были безрадостные дни. Потешить себя я мог только одним: исходить город вдоль и поперек, наблюдая мелочи городской жизни, а потом хорошенько поразмыс лить над каждой мелочью в отдельности.
А как инженер? Продолжались ли для него красные денечки? У меня возникли некоторые сомнения.
Почему он, к примеру, не ходит теперь утром и ве чером погулять со своей кузиной? Раньше ему случалось остановить на мосту какую-нибудь молодую даму и спра виться, как она поживает. Уже целых полмесяца он этого не делал. Несколько раз я встречал его с фру Фалькенберг, она была такая молодая, такая нарядная и счастливая, она держалась слегка вызывающе, смеялась очень громко. Она еще не привыкла к своему новому положению, думал я, хотя уже завтра или после завтра все может стать иначе. Увидев ее немного спу стя, я даже рассердился, таким легкомысленным пока залось мне ее платье, ее манеры, не осталось и следа от прежнего обаяния и прежней милоты. Куда исчезла нежность во взгляде? Одна развязность, более ничего. В бешенстве я твердил себе: отныне ее глаза, как два фонаря у входа в кабаре.
Но потом они, должно быть, наскучили друг другу, и теперь инженер частенько прогуливался в одиноче стве, а фру Фалькенберг сидела у окошка и глядела на улицу. Не по этой ли причине снова объявился капитан Братец? Вероятно, он был призван нести радость и веселье не только себе, но и еще кой-кому. И этот сверх меры взысканный природой весельчак сделал все, что мог, целую ночь городок содрогался от громового хохота, но потом отпуск у него кончился, и он отбыл на учения. Инженер и фру Фалькенберг снова остались вдвоем.
Однажды в лавке я узнал, что инженер Лассен слегка не поладил со своей кузиной. Об этом рассказал купцу заезжий торговец. Но состоятельный инженер пользовался в нашем городке таким безграничным уважением, что купец поначалу вообще не хотел верить и задавал сплетнику вопрос за вопросом.
– А вы не находите, что они просто шутили? А вы сами это слышали? А когда это было? И торговец не посмел настаивать.
– Я живу через стену с инженером. Стало быть, я при всем желании не мог не слышать, о чем они говорили этой ночью. Они именно повздорили, у меня нет никаких сомнений, вы же видите, я не утверждаю, что они крупно повздорили, о нет, совсем слегка. Просто она сказала, что он совсем не такой, как раньше, что он изменился, а он ответил, что не может здесь, в городе, вести себя так, как ему заблагорассудится. Тогда она попросила его рассчитать одного работника, который ей крайне несимпатичен, должно быть, кого-то из сплавщиков. Он согласился.
– Господи, нашли о чем говорить, - сказал купец.
Боюсь только, что торговец слышал куда больше, чем рассказал, по крайней мере, у него был такой вид.
Но разве я сам не заметил, что инженер изменился? Помню, каким громким и довольным голосом разговаривал он тогда на станции, а теперь, если он даже изредка выходил с ней прогуляться, он всю дорогу упорно не раскрывал рта; я ведь прекрасно видел, как они стоят и смотрят в разные стороны. Господи боже мой, ведь любовь это такое летучее вещество!
Поначалу все шло прекрасно. Она говорила такие слова: как здесь славно, какая большая река и водопад, какой чудесный шум, какой маленький город, улицы, люди и здесь есть ты! А он на это отвечал: Да, здесь есть ты! Ах, как они были обходительны друг с другом. Но мало-помалу они пресытились счасть ем, они перестарались, они превратили любовь в то вар, который продается на метры, вот какие они были неблагоразумные. Ему с каждым днем стано вилось яснее, что дело принимает скверный оборот; горо док маленький, кузина его здесь чужая, не может же он повсюду сопровождать ее, надо и разлучаться время от времени, надо - изредка, конечно, ну какие могут быть разговоры, только изредка - обедать порознь. Торговцы, должно быть, тоже бог весть что думают про кузена с кузиной. Не надо забывать, какой это маленький город! А она - господи, неужели она не способна понять! Но ведь город не стал за это время меньше? Нет, друже, именно ты, а не город изменился за это время.