Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Он, однако, не договорил. Что-то отвлекло его внимание.
Иван тоже взглянул туда, куда смотрел Хохлов.
Справа, приближаясь к ним, по самой кромке берега, по самой грани воды и суши шла женщина. Вернее, она не шла, а шествовала, величественно переступая своими неимоверно длинными и красивыми ногами. Загорелая и черноволосая. На ней ничего не было, если не считать двух узких лоскутков: один лоскуток огибал бедра, а другой стягивал грудь, но только снизу, чуть-чуть, а все остальное наружу. Вот ведь, оказывается, как мало нужно,
Она шла берегом, и весь берег, весь пляж — уж во всяком случае добрая половина пляжа — сейчас, замерев, наблюдал за ней. Головы поворачивались вслед все враз и дружно, как подсолнухи на плантации.
А она шла, никого не замечая и будто даже себе самой не отдавая отчета в том впечатлении, которое она производит.
И только поравнявшись с тем местом, где лежали Иван Еремеев и Хохлов, она едва заметно кивнула и улыбнулась приветливо.
Как догадался Иван — не ему, а именно его соседу. Хотя тот и прятался за черными очками.
Сосед, просияв, тотчас вскочил — опять легко и молодо, тронул Ивана за плечо, мол, прошу извинить, я сейчас, одна знакомая, нужно переговорить кое о чем. И, догнав красавицу, которая как бы нарочно замедлила шаг, пошел с пой рядом…
Кажется, он был здесь не столь уж безнадежно одинок.
А вечером Иван сидел на балконе, в полотняном кресле, которые одни тут называли шезлонгами, а другие лонгшезами, но все равно, кресло было довольно удобное, — он сидел, смотрел на море и дышал воздухом, пахнущим кипарисовыми шишками.
Порывы изменчивого ветра доносили до его слуха обрывки музыки, какие-то невнятные слова, смех — там, в саду, в раковине, показывали кино. Иван не пошел: картину крутили уже по второму разу за его пребывание. На позапрошлой неделе они с Гришей уже смотрели это кино. А Гриша все-таки пошел: наверное, фильм ему очень понравился. Иван старался угадать по отдельным долетавшим словам, что там сейчас происходит и кто там смеется — то ли это зрители, то ли на экране.
Сумеречное море было тихо и, казалось отсюда, незыблемо. Его край, поглотивший солнце, сейчас был сиз и расплывчат.
Он был похож на размытую даль тайги, какой она видится, если смотреть с крутизны…
В этот вечер Иван принял решение.
Догуляв свой отпуск, он заехал в Грозный, в контору бурения, поблагодарил веселого кадровика за все его заботы, извинился, забрал свои бумаги и транзитным рейсом, через Москву, улетел на Печору.
Там, в базовом городе, Иван Еремеев заключил трудовой договор еще на три года. Прежние пятнадцать лет, согласно правилам, ему зачли в непрерывный стаж работы на Крайнем Севере.
Глава шестая
Он все пытал себя, допрашивал с пристрастием, и ответ был всегда один и тот же. Но Егор Алексеевич теперь уже никак не мог поверить, что именно так все и случилось, с того и началось.
Тогда в район прислали нового главного зоотехника. Человека солидного, с образованием и опытом, с женой и детьми. Так что можно было надеяться, что он не сбежит через месяц куда подальше. Ему сразу же отдали хороший дом посреди села, помогли с обстановкой, навезли дров.
Однако новый главный зоотехник поставил властям одно непременное условие: чтобы его жене обеспечили должность в райцентре, какую-нибудь прилично оплачиваемую и непыльную работу.
Условие это было нелегким. Потому что в Усть-Лыжском районе, как и во всех других деревенских районах России, было не так уж вольготно с должностями и ставками. Правда, здесь, как и в других районах, была пропасть различных отделений и контор: и районо, и райфин, и райздрав, всякие заготы и сбыты, потребы и надзоры, опять же прокуратура, милиция, военкомат, — но все это были крохотные представительства могучих областных организаций, в каждой такой ячейке и за каждой такой вывеской работали всего лишь по два, по три человека, и все эти скромные должности были испокон веков заняты.
Поэтому найти в районе вакантную должность было просто невозможно. Лобанов, председатель райисполкома, бился-бился, примерял так и эдак, но ничего изобрести не сумел. А новый главный зоотехник прямо пригрозил, что соберет сундуки и уедет, — он-то знал, какая в нем была здесь нужда. Тогда Лобанов обратился с мольбой к Егору Алексеевичу Терентьеву — первому секретарю райкома. Терентьев на него накричал, — дескать, опять без няньки обойтись не можете, что, мол, я вам, рожу штатную единицу, намекнул также насчет лобановской племянницы, недавно пристроенной в общество по распространению знаний, — но как бы то ни было, а пришлось ему вмешаться в это дело, потому что району действительно был позарез нужен хороший зоотехник.
Поразмыслив, Егор Алексеевич позвонил Филиппову, редактору районной газеты «Красная Печора».
— Слушай, Филиппов, нет ли у тебя там, в редакции, какого-нибудь местечка? А то, понимаешь…
И он объяснил Филиппову создавшуюся ситуацию с зоотехником и его женой.
— Какое у нее образование? — справился редактор.
— Да в том-то и дело, что никакого. Десять классов окончила.
Филиппов попыхтел в трубку и не без ехидства предложил:
— А вы назначьте ее редактором, вместо меня.
Филиппову не столь давно вкатили на бюро райкома выговор за допущенную в газете грубую ошибку. Там вместо слова «солидарность» напечатали «солидраность». И Филиппов на этот выговор страшно разобиделся.
— А ты вот и возьми ее корректором, — тоже не без ехидства заметил Терентьев.
— Есть у нас уже корректор. Недавно взяли.
— Кто? — поинтересовался Егор Алексеевич.
— Шишкин. Из армии парень, осенью демобилизовался. Тоже с десятилеткой. И к тому же член партии.
— Ну, и как он?