Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
И стал дожидаться Степана Бобро.
Вскоре дверь отворилась, оттуда вышел Степан, а за ним показался тонкий доктор. Он, почтительно кланяюсь, стал пожимать Степану руку:
— «Илиаду» вы все-таки прочтите. Непременно.
— Ладно, — пообещал Степан.
— Желаю вам всего наилучшего. Следующий…
— Пойдем, что ли, — сказал Степан Алексею.
Там, у выхода из поликлиники, в скверике, сидела та самая девушка, с очень густыми волосами, которая пришивала пуговицу. Сидела, покачивая смуглой ногой в желтом носочке. Она улыбнулась
— Только отмучились? А я уже давно…
И, как ни в чем не бывало, пошла рядом. С Алексеевой стороны.
Они уже были попутчиками. А попутчики, как известно, быстро знакомятся друг с другом.
— Вы, извиняюсь, здешняя или с района? — заинтересовался Степан, высматривая сбоку девушку.
Но девушка обернулась к Алексею:
— У тебя билет в какой вагон?
— Так ведь всем в третий выдали, — ответил он.
Степан же шумно понюхал воздух и сказал:
— Тепло. Бабье лето. На Севере оно тоже, между прочим, бывает.
— А ты валенки купил? — спросила Алексея девушка. — Надо купить. Там, говорят, за зиму две пары сносишь.
— Ну, до свиданья, — сказал Степан Бобро. — Мне в этот переулок сворачивать.
И свернул в тупик.
— Не спрашиваешь, а меня зовут Дусей, — сказала девушка. — Тебя, знаю, Алешей.
— Фамилия у тебя какая-то удивительная, — усмехнулся Алексей. — Ворошиловградская!
— Ничего удивительного, — сказала Дуся. — Я же детдомовская. Меня в детдом из Ворошиловграда привезли: война была. Что меня Дусей звать, я тогда уже знала. А фамилию не знала. Никто не знал — у меня погибли все. Мне и записали в метрику — Ворошиловградская. А отчество — Климентовна, по Клименту Ефремовичу. Понял?
— Все равно удивительная, — сказал Алексей. Но уже не усмехнулся.
Они теперь шли по той самой Кооперативной улице, где позавчера еще Алексей шел с Татьяной. С Таней.
Шли мимо витрин с помидорами и тыквами, мимо окон и подворотен. Только на улице было не темно, как тогда, а светло, и не было гуляющих: рабочее время.
«Вот как. Оказывается — очень просто, — подумал вдруг Алексей. — То с одной шел по этой улице, а теперь с другой. И ничего страшного».
Они поравнялись с кинотеатром. Окошко кассы было открыто, вход тоже открыт, никто не спрашивал лишнего билетика. Только несколько мальчишек при портфелях сидели на ступеньках с разочарованным видом.
— Зайдем? Напоследок? — предложила Дуся.
Будто они уже много раз вместе ходили в это кино. Или как будто там, куда они едут, не видать им больше ни одной кинокартины.
В почти пустом зале, с красными пожарными табличками над дверьми, они сперва смотрели журнал.
Показывали электростанцию, буровые вышки в тайге (может быть, те самые, где придется им работать?), а потом колхозную ферму: множество мордастых свиней, обрадованных тем, что их будут показывать в кино, ринулись к длинным корытам и, толкаясь, тряся ушами, стали поедать комбинированные корма.
— Кушать хочется, — вздохнула Дуся. — Надо было в столовую зайти…
Картина оказалась интересной. Про милицию. Они сначала подумали не на того парня, на которого следует, а потом разобрались, выпустили и посадили другого, какого следует. Первый же парень тогда записался в бригадмильцы. И женился на одной хорошей девушке.
— Счастливые, — снова вздохнула Дуся, когда парень-бригадмилец под конец стал взасос целоваться с этой хорошей девушкой.
После кино Алексей и Дуся заходили в столовую. Дуся настрого приказала Алексею сидеть за столом, а сама его обслуживала. Принесла хлеб, вилки и две порции гуляша. Хлопотала, будто у себя дома кормила дорогого гостя. Даже спросила:
— Вкусно?
Забрели они и в парк. Там аллеи шуршали опавшей листвой. Холодными каплями брызгался фонтан. Духовой оркестр играл длинные вальсы.
Но они ушли подальше от музыки, в самую глубину, где и фонарей не было. А скамейки были.
Посидели там, разговаривая о разном. О дороге, например.
— Где это ты извозился? — спросила вдруг Дуся. — Давай почищу — мел…
И стала тереть ладонью рукав Алексеевой гимнастерки.
Алексей пригляделся к рукаву, засмеялся, отстранил ее ладонь:
— Какой мел? Это же от луны…
И верно: это луна, процеженная ветками старых, облезлых дубов, роняла свет, пятная землю, скамьи, одежду.
Она легко рассекала бегущие пернатые облака. Она была уже по-осеннему зелена и студена.
Запрокинув головы, Алексей и Дуся смотрели на луну.
Завтра им уезжать.
4
— По какой области едем? — спросил Гогот. — Вологодская?
— Нет, уже Архангельская, — ответил Степан Бобро.
— И у них, значит, дождь…
Алексей Деннов досадливо задернул шелковую занавеску с ведомственными вензелями «МПС».
Потому что уже вторые сутки за окном вагона виднелись лишь потоки воды. Вторые сутки поезд шел в дожде.
От скуки Алексей, Степан и Гогот уже в который раз отправились бродить по вагону. Добро, купе в вагоне незакрытые: ходи и смотри, как живут в дороге люди.
Люди жили по-разному. Иные все время спали, иные все время закусывали, иные вели долгие беседы.
Олежка, пассажир дошкольного возраста, сынок Ивановых, тоже едущих в «Севергаз», докучал и спящим, и закусывающим, и беседующим. Озорной такой парнишка.
Сам Иванов, собираясь бриться, повесил на крючок широкий точильный ремень и шлепал по нему опасной бритвой. Шлепал и косился на Олежкино озорство, приговаривая:
— А вот я сейчас наточу ремень!.. Наточу и всыплю кому следует…
— Не всыплешь, небось, — хорохорился Олежка. — О, дядя Степа пришел!
Дядя Степа — Степан Бобро — сажал мальчишку на ладонь и поднимал к самому потолку. Олежка умолкал от страха.