Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
— Какие спутники? — удивился Николай.
— Обыкновенные. Их тамошние люди запускают.
— Может быть, там и людей нет?
— Люди там есть, — сказал Черномор Агеев. Сказал, как отрезал. — Там не может не быть людей. Там люди раньше нашего живут.
— Ладно врать-то, — обиделся Коля Бабушкин. Уж это никак его не устраивало: что люди там живут раньше нашего.
— Точно, — заявил Черномор Агеев. — У нас ведь солнце очень молодое. И земля очень молодая. Совсем молодая… Вот ты скажи: давно ли по ней люди ходят? Всего какой-нибудь миллион лет…
Коля Бабушкин
— Тут нечего спорить, — уверенно закончил Черномор. — Тут простая диалектика. Понял?
Николай остановился и, закинув подбородок, посмотрел вверх.
Сплошная звездная вьюга взметнулась, взвихрилась и замерла в небе…
Николай почувствовал, как поплыла из-под ног земля. У него закружилась голова. От этой Галактики. От этой диалектики… Он даже глаза зажмурил.
И, зажмурив глаза, услыхал: тюк, тюк…
Он открыл глаза — обернулся. Оглянулся и Черномор Агеев.
Тюк, тюк…
По левую руку высится дощатый забор. За его острозубой кромкой громоздятся венцы сруба — обхватные бревна лиственницы, прокладки из рыжего мха. Сквозные проемы окон. От ближайшего уличного столба тянется провод, на проводе болтается электрическая лампочка, и в свете этой лампочки видно; верхом на бревне, друг против друга, сидят двое с топорами; один махнет топором — тюк, другой топором махнет — тюк…
Как загорская игрушка, деревянная забавка — два мужика с топорами: тюк, тюк… тюк, тюк…
— Гляди-ка, — пораженно шепнул Николаю Черномор Агеев. — Ты погляди… Узнаёшь?
— Кого? — переспросил шепотом Николай. Вгляделся поострее. — Да ведь это… Лешка.
— Ведме-едь!.. — во все горло, хотя было и близко, закричал Черномор Агеев. — Наше вам с кисточкой…
Наверху перестали тюкать. Свесили головы.
— А-а… Привет, — помолчав, отозвался Лешка.
Это действительно был Лешка Ведмедь. Именно он сидел верхом на бревне и махал топором. А напротив него — теперь Коля Бабушкин и того разглядел — сидел на бревне десятник Волосатов. Тот самый, который справлял у себя на квартире старый Новый год. Теперь Коля Бабушкин и его узнал. Но не стал показывать вида, что узнал, не стал с ним здороваться. А десятник тоже сделал вид, что не узнает Николая. Не поздоровался. Или же на самом деле не узнал его.
— Честь труду!.. — кричал Лешке Черномор Агеев. — Почет механизаторам… Ты чего это туда с топором залез?
Лешка тюкнул топором — вогнал его в мякоть по самый обух. Достал из кармана папироску, зажег спичку. Пустил дым из ноздрей. Судя по всему, он не очень обрадовался неожиданной встрече. Ну, шли по улице друзья-товарищи, увидали его, сидящего верхом на бревне. Так нет чтобы мимо пройти. Обязательно им нужно оторвать человека от дела…
— Это какая такая ударная стройка семилетки? — не унимался Черномор Агеев.
А и вправду, с чего бы это Лешке Ведмедю сидеть на бревне и тюкать топором в нерабочее время? Что это он строит? И кому?.. Вроде бы ему самому дом не нужен: у них с Верочкой хорошая квартира. Может быть, для десятника Волосатова? Но у них тоже хорошая квартира, у десятника Волосатова с Волосатихой…
Николай вдруг вспомнил, как Лешка Ведмедь рассказывал ему про какую-то халтуру. Про какое-то калымное дело. Ну да, он рассказывал ему про эту халтуру, когда Николай приходил звать его в монтажную бригаду, на кирпичный завод… Так вот, оказывается, какое это дело? Довольно скучное дело — топором тюкать.
— А кто у вас за главного — ты или дядя? — привязывался к Ведмедю Черномор Агеев.
Десятник Волосатов сердито сплюнул с высоты в сугроб. И что-то негромко сказал Ведмедю. Лешка затянулся еще разок, пустил дым из ноздрей, кинул окурок в сугроб. И взялся за топор.
Тюк, тюк… Сидят двое верхом на бревне, машут топорами. Как загорская игрушка.
Не очень завлекательное зрелище.
Коля Бабушкин и Черномор Агеев уже собрались двинуться дальше.
Но в этот момент по снежному накату Меридианной улицы чуть слышно прошелестели шины. Вякнул тормоз. Голубая «Волга» с шашечками по борту встала у обочины. Она остановилась как раз напротив дощатой калитки забора. Возле свежего сугроба. Аккурат у того самого места, где Коля Бабушкин и Черномор Агеев донимали Лешку Ведмедя.
Голубая в шашечку дверца отворилась, из машины вылез пассажир. Он был в черном пальто с каракулями. В куньей шапке. В надраенных сапогах. В руке он нес пузатый портфель о двух замках.
У него, у этого пассажира, была холеная пушистая борода. Знакомая борода… У него, у этого пассажира, светло-карие красивые глаза. Очень знакомые глаза…
Да ведь это…
Поп. Из гостиницы. Из райисполкома.
— Вы подождите, — сказал поп шоферу такси. — Сейчас поедем обратно.
Он зашагал к калитке. В руке он нес пузатый портфель о двух замках. И в такт его шагам в портфеле что-то позвякивало тонким бутылочным звоном.
Он размашисто прошагал к калитке мимо Коли Бабушкина и Черномора Агеева, но, уже миновав, замешкался, повернул обратно. Он подошел к Николаю Бабушкину и Черномору Агееву, посмотрел на них с интересом. Он с большим интересом посмотрел в лицо Коле Бабушкину: должно быть, ему смутно припомнилось это лицо…
— Вы ко мне, юноши? — спросил поп. Голос у него был густой и мягкий, как бархат. — Вы ко мне? Или к Федосею Петровичу?
Наверху перестали тюкать.
— Нет… Мы просто так, — сказал Черномор Агеев.
— Ах, просто так… — Поп улыбнулся. Улыбка у него была лучистая и ясная, как новый пятак. — Зачем же просто так?.. Вы — рабочие?
— Рабочие, — не стал отпираться Черномор Агеев.
— Похвально… А не хотите ли и свои силы приложить к святому делу? К возведению божьего храма?
— Чего?.. — сморгнул ошалело Черномор Агеев.
Наверху настороженно молчали.
— Здесь сооружается храм божий. Церковь, — терпеливо объяснил поп. И, уловив на лицах собеседников тень недоверия, добавил: — Ну, скажем скромнее, — молитвенный дом… Суть, однако, не в форме, а в содержании, не так ли? — Он снова улыбнулся.