Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Как-то в молодости я спросил у К. И. Чуковского, чем же мне заниматься в литературе, на чем одном сосредоточиться. «Вы всегда будете переходить от науки к детстихам, от детстихов к лирике, от лирики к художественной прозе, — ответил Корней Иванович. — Такова особенность вашей психики». Та же участь теперь предстоит читателям первого двухтомника моих избранных сочинений.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне почти семьдесят лет. Первый том Избранного начат четырнадцатилетним беженцем из Калуги в военном Ташкенте, а закончен в конце шестидесятых сорокалетним археологом, успевшим к тому времени проявить себя и как лирик (юношеские стихи, сборники «Отплытие» и «Дикий голубь» впервые даны в хронологическом порядке), и как прозаик, автор пересказов из затеянной Чуковским в шестидесятые

годы книги для малышей «Вавилонская башня и другие библейские предания», фантастических рассказов, лирической повести «Меня приглашают на Марс», наполненной фантазиями и прогнозами, а также повестей и рассказов об археологах, о древнем Хорезме (среди них повесть «Меч в золотых ножнах»). Здесь же впервые публикуются мои мемуары «Детство в маленьком городе», начатые в 1964 году и завершенные в 1997-м. Ими открывается книга воспоминаний «Светлые силы», над которой я сейчас работаю. Стихи и прозу разделяет часть «Как найти дорожку» — о детях и для детей.

Многие стихотворения, лирические, юмористические и детские, повесть «Секретный пакет и стеклянная головка», очерки «Священные горы», «Череп Ивана Грозного», «Мои встречи с Пушкиным», миниатюры о детях публикуются впервые.

Во втором томе собраны стихи, написанные после 1967 года. Лирику и юмористику я не разделял, так как теперь разница между ними для меня стерлась; стихи расположены в хронологическом порядке. Книги «Ракитов куст» и «Подземный переход» публикуются впервые.

Переводы представлены стихотворениями Мориса Карема — в знак моей заочной двадцатилетней дружбы с великим бельгийцем.

В продолжение моих мемуаров «Светлые силы» читатель найдет очерки о Корнее Чуковском, Анне Ахматовой (в нем рассказано также о Н. Я. Мандельштам, Л. К. Чуковской, Ксении Некрасовой и др.), затем о послевоенных московских встречах с кинорежиссером В. Пудовкиным, с А. Толстым, Б. Пастернаком, С. Маршаком, затем о людях «оттепели», включая самого Н. С. Хрущева. О моем учителе С. П. Толстове, о моей покойной жене Т. И. Александровой — авторе знаменитой книги про домовенка Кузьку. В воспоминаниях я использую дневники, которые вел с 1943 года. Непосредственные впечатления порой соседствуют с догадками, гипотезами, литературными заметками. Ранее опубликованные мемуары почти все расширены и доработаны, а многие печатаются в этом издании впервые.

Второй том завершают две очень дорогие мне работы о Пушкине. Первая, «Ранняя любовь Пушкина», — о детстве поэта, воссозданном по мимолетным упоминаниям и «проговоркам», рассыпанным по разным его сочинениям. Во второй — «Лестнице чувств» — речь идет о национальной форме русской народной лирики, о том, как ее открыл, понял и развил Пушкин, а также о двух стихотворениях поэта, которые долгое время считались записями народных песен.

Надеюсь, пестрота моих сочинений не утомит читателя, а наоборот, вызовет интерес к тому, что с отроческих лет не перестает занимать автора.

Валентин Берестов

К бессмертью человек давно стремится, Жизнь смыслом наделить желает он, Не веря в то, что он на свет родится, Природою на гибель осужден. Высокий ум, не знающий предела, В разладе с жизнью, краткой и пустой. Из бренного и немощного тела Он рвется ввысь прекрасною мечтой. Проходят жизни краткие мгновенья, Родятся, умирают люди вновь, Но предков величавые стремленья Волнуют у потомков дальних кровь. Так каждый год планета заменяет Наряд зеленый новою весной, Но то же солнце, та же мысль сияет Над обновленною землей. 1942 Давно уж на кровавой битвы пир Ее не волокут в упряжке конной. Давно в земле усатый канонир, Не пулею, так старостью сраженный. И зазывая публику в музей, Для взрослых диво, для детей игрушка, Лежит на тротуаре у дверей. И что идет война, не знает пушка. 1942 Вот король идет в поход, За собой войска ведет: Сто румяных усачей, Сто веселых трубачей. И со связкою мечей Едет старый казначей. Воробьишка подлетел И на эту связку сел, Увидал картонный меч И повел такую речь: «Меч картонный средь мечей, Это чей?» И король ответил смело: — А тебе какое дело? 1942 Сады оделись раньше, чем листвою, Кипеньем белых, розовых цветов. И кровли плоские с зеленою травою Лужайками висят среди садов. Арыка волны мчатся торопливо Поить, и освежать, и орошать. Плакучая к ним наклонилась ива И ловит их, и хочет удержать. А тень, которую она бросает, Хотели б волны унести с собой. На облачко похожий, исчезает Прозрачный месяц в бездне голубой. Как пышен юг! Как странно голодать, Когда вокруг Такая благодать! 1942, Ташкент В такие дни природа красотою Не погрузит в лирические сны. Закат, горя каймою золотою, Напомнит кровь и зарева войны. А там, в эфире вечном и безмолвном, Который скрыла неба синева, Я знаю, нет преград радиоволнам, Несущим миру страшные слова. 1942 В моих стихах находят подражанье Творениям поэтов дней былых. Да, для меня их стройное звучанье Дороже детских опытов моих. Но вдуматься глубоко: наши чувства, Сплетенья наших мыслей и идей, Язык, науки наши и искусства, Мучения и радости людей,— Все это получили мы в наследство От прадедов и дедов. В наши дни Привычно начинают люди с детства Творить все то, что делали они. А человек, среди лесов рожденный, Вдали от городов людских и сел, Их языка, родителей лишенный, Что б делал он и как себя он вел? Закон природы слепо исполняя, Он начал бы животным подражать, Ни наших дум, ни наших чувств не зная, Искать еду, жить в норах, умирать. Пускай ребенок взрослым подражает. Он вырастет, окрепнет ум. И что ж? Себе по воле путь он избирает, Ни на кого порою не похож. Так и поэт. Он подражает много, Но если он решил и тверд душой, Ему своя откроется дорога: Иди по ней и стань самим собой. 1942