Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
О смерти, начиная с девяностых годов, Ан. К. неоднократно упоминает в письмах своих, не без затаенной тревоги.
5-V-1899. «Дядя Ларя крякнул. Да и все мы крякнем. Хорошо бы только вовремя».
1-I-1902. «Делаю выписку из дневника Леонардо да Винчи»: «Когда я думал, что учусь жить, я только учился умирать. Вот вам и Новый год».
Без даты: «Кого ни возьми в пример, какие все грустные концы (ну, почти концы)… В Африку, в Африку хочу ехать умирать!»
Вот она, эпоха, в которую жил Лядов! Хоть на смерть, на последнее это торжество уехать в сказочные страны.
Но,
Фраза «Дорожите же бутоном, но еще больше распустившейся розой: она теперь дает всю силу своего аромата», сказанная Лядовым о себе, полна героически-бесстрашного самосознания.
Как бы предчувствуя смерть, он знал, что жизнь для него едва началась.
Всей душой рвался он к новому, к новой жизни, к новым людям, опираясь только на свое мнение, на свой вкус, поддерживая своим авторитетом новое в искусстве. Как чувствуется эта жажда новизны в его жаркой дружбе со Скрябиным! Как убежденно говорит он «о новом» в своих письмах!
1 мая 1907. «Уверяю тебя, что зародилось новое и великое искусство».
9 июля 1908. «Что я читаю? Метерлинка (философию), Уайльда, Пшибышевского и т. п., но только не старое. Сил нет перечитывать пережеванные мысли. Я очень склонен к покою тела, но не мысли. Старое перестало давать мне пищу — читаешь, как таблицу умножения. Мой идеал: найти в искусстве неземное. Искусство — царство «чего нет». От реализма меня тошнит, как и от всего человеческого. Наступил переход: от человека к сверхчеловеку. Вы, конечно, над этим посмеетесь и будете наказаны: поезд пройдет мимо вас, вы останетесь, все по-прежнему в «Чудове».
Корреспонденты Ан. К. остались в «Чудове». А он умчался дальше, «в Африку», на край земли, в неведомые дали. Его истинная современность оказалась с ним в разлуке.
Есть ли утешение, катарсис какой-нибудь в этой трагедии?
Его тоскующая музыка с нами — часть малая его души. И навсегда будет с народом русским, в неприкосновенной точности, в жуткой близости к нему самому. Ни мрамор, ни слово, ни цвет не запечатлевают так тончайших трепетаний духа, как пять нотных линеек.
Да будут благословенны они.
1916
Илья Репин
К великой печали после первой вести о Репине недолго заставила себя ждать и вторая: о его кончине.
На семьдесят пятом году, в том же месяце, в котором родился, быть может, в тот же день — дата неизвестна — почил великий старец.
Живописцы живут долго, даже в России, по-видимому, их чисто зрительная профессия развивает благодетельное спокойствие в организме. И Репин мог бы прожить еще добрый десяток лет, но жестокая эпоха ускорила его отход в вечность и сделала этот отход мученическим.
Окидывая взором его неутомимую жизнь, прежде всего видишь, что в пантеоне русской культуры место ему принадлежит одно из виднейших, в ряду его гениальных современников: Льва Толстого, Менделеева, Римского-Корсакова.
Эта славная плеяда русских гениев еще многим поколениям будет казаться великанами.
Они — основоположники русской культуры.
Они — славные продолжатели того дела, которое в одиночестве начато было сначала Ломоносовым, потом Пушкиным.
И каждому из них в своей области приходилось быть первым пахарем.
Оттого такой богатырской свежестью веет от их творчества, оттого так молоды были они в работе, даже достигнув преклонного возраста.
Все эти черты в высшей мере присущи Репину.
Оттого, сознавая его смерть, испытываешь, кроме боли и горя, еще и возвышенное, просветленное чувство удовлетворенности его жизнью.
Внутренне бурная, она не была богата внешними событиями.
По правде сказать, мы ее мало знаем. Нет даже полного, научно составленного списка картин Репина, не то что биографии.
Интереснейшие автобиографические записки Репина им были не закончены и изданы только отчасти. К тому же писал он их как художественное произведение, как Лев Толстой свое детство.
Родился Репин в Чугуеве. Это было «военное поселение» — осколок аракчеевских затей. Репин помнит приезд в эту деревню Николая I.
Девятнадцати лет он был уже в Академии, двадцати пяти лет уже получил первую золотую медаль за картину «Иов».
Это был момент, когда в живописи, как и во всем русском искусстве, торжествовал реализм. Это была русская молодость великого этого течения. И то, что выразил Толстой словом, в живописи дал Репин.
Самородок, дитя народа, он сразу узнал в себе стихийные силы реализма и, верной ногой ступив на свой путь, никогда с него не уклонялся.
Если в «Иове» еще есть некоторая подвластность мертвым академическим традициям, то в трактовке «Воскрешения дочери Инара» (картина 1872 года, за которую он получил вторую большую золотую медаль) уже ясно видно, куда пойдет художник. Здесь заданная, академическая тема одухотворена фантазией художника, угадавшего реалистическую обстановку события.
К религиозной живописи впоследствии Репин возвращался неоднократно, и она ему все менее удавалась. Были и совсем неудачные работы, как, например, «Искушение», в котором Репин, несмотря на несколько вариантов, не мог добиться полного успеха. Религиозная живопись, по существу, была чужда Репину. Только когда какая-нибудь побочная, родная ему черта воодушевляла его, тогда картина этого рода удавалась. Так, например, драматизм сюжета в изображении эпизода из жизни Николая Мирликийского дал жизнь этой картине.
Драматизм вообще чрезвычайно близок Репину. В этом он приближается к Островскому и Достоевскому. И в исторических, и в бытовых картинах, и в портретах это сказывается ярко. Всякий конфликт, столкновение, трагизм притягивают его внимание.
Никогда не забуду, как он рассказывал мне о своей мечте написать Ходынку. Такая картина была ему заказана, если не ошибаюсь, из Америки. Были доставлены и фотографии моментов, близкие к катастрофе, чрезвычайно жуткие, где были ясно видны трупы раздавленных. Сюжет этот живо заинтересовал Репина. Но совесть идейного реалиста, позволяющая в современности изображать только то, что видел лично, не дала Репину возможности написать Ходынку. Он настойчиво приводил в оправдание этого отказа то, что он не был очевидцем. <…>