Избранные произведения. Том 4
Шрифт:
И та с готовностью ответила:
– Да, да, Гаухар, кое с кем перемолвилась о Фаягуль. И с ней пыталась заговорить. Кое-что узнала. Не от неё, конечно. Сама-то она очень скрытная. И глаза у неё неприятные – так и бегают. Ничего она не сказала мне, отделалась общими словами да загадочными улыбочками. Завуч вашей школы плохо отзывается о ней: легкомысленно ведёт себя, манкирует уроками. И коллеги её такого же мнения. Сейчас она за границу поехала. Туристическую путёвку ей достал родственник – Исрафил Дидаров. Вот и всё, милая. Более подробно расспрашивать как-то неловко было.
Гаухар поблагодарила и распрощалась. Она, собственно, и не ждала ничего особенного
Жара немного спала, дышалось легче. Теперь приятно было пройтись по теневой стороне улицы.
Она скользнула взглядом по витринам магазинов, по театральным афишам. Летом в Казань часто приезжают на гастроли столичные артисты, певцы и музыканты. Раньше она находила время посещать театр, и Джагфара, бывало, уговорит. А сейчас она равнодушно читала афиши.
Проходя через сквер, Гаухар решила передохнуть. Присела на одну из свободных скамеек чуть в стороне от центральной аллеи. Отсюда ей виден угол университета и просматривается почти вся главная аллея. На скамейках, разложив книжки и тетради, сидят студенты. Гаухар невольно улыбнулась. Сразу видно, что заочники. Многие из них приехали из других городов, из сёл. Им даже заниматься путём негде. А в сквере при хорошей погоде в эти часы хорошо: тихо, много воздуха и света – занимайся, сколько хочешь. Впрочем, это только со стороны легко смотреть: сидят люди спокойно, погрузившись в книги и тетради. Но ведь у большинства, если не у каждого, кроме учёбы есть и другие заботы. Вон молодая женщина, – наверно, и тридцати нет, – склонилась над тетрадью, развёрнутой на коленях, а рядом, на той же скамейке, спит её ребёнок, завёрнутый в пикейное одеяльце. Вероятно, издалека приехала на экзамены молодая мать, дома ей не на кого оставить ребёнка. Лицо у неё миловидное, сосредоточенное, а одета она очень скромно, видно, нелегко живётся бедняжке. Жалуется ли она кому-нибудь на свою жизнь? Скорее всего молчит. Ведь люди, взвалившие на себя такую тяжесть, обычно упрямы, настойчивы. Что ж, когда-нибудь минуют их трудные денёчки, жизнь улыбнётся им. Только вряд ли кто поведает об их мужестве, о том, какой ценой досталось им счастье. Ведь люди, которым без лишений и хлопот давалось образование, пожалуй, скажут: «В чём тут героизм? Снаряды над головой у студентов не рвутся».
Не столь уж глубоки и новы были эти мысли, а всё же они приободрили Гаухар. Неужели у неё меньше стойкости, чем у других? Ведь вот эта заочница, не исключено, тоже брошена мужем, однако учится, да ещё ребёнка воспитывает. Знать, не упала духом.
Встрепенувшись, Гаухар поднялась со скамейки, твёрдой походкой направилась к автобусной остановке. В автобусе нашлось свободное место. Она достала из портфеля тетради с конспектами и так увлеклась чтением, что едва не проехала свою остановку.
Дома она напекла блинов, вскипятила чайник. Но Джагфар не явился к ужину. Уже смеркалось. Гаухар включила свет, опять уселась за книги. Часа два прошли незаметно. Уже по-настоящему стемнело. С улицы через раскрытое окно доносятся ребячьи голоса. Но вот они постепенно смолкли. И прохожих убавилось. В квартире у Гаухар тихо, одиноко.
«Неужели Джагфар даже ночевать не придёт?
Неужели он… – Гаухар вздрогнула, боясь закончить мелькнувшую горькую мысль. – Нет, он не должен так поступить… Всё-таки где он может бродяжничать? Ведь уж очень поздно… А Фаягуль, говорят, за границей…»
Когда-то, по вечерам, стены этой двухкомнатной квартиры дышали уютом и словно бы тихонько напевали что-то. На стенах висели
Вдруг звонок. Гаухар резко вздрогнула. Кто это?.. Джагфар обычно не звонит, у него есть свой ключ.
Гаухар чуть приоткрыла дверь, удивлённо и радостно воскликнула:
– Шариф Гильманович!
– Можно войти?
– Конечно! Заходите, заходите, пожалуйста!
– Здравствуйте, Гаухар. Я заглядывал к вам днём – дома никого не застал.
– Я была в институте, потом немного отдохнула в сквере… Проходите же в комнату!
Шариф Гильманович оставил шляпу на вешалке, не спеша прошёл в комнату, осторожно сел на стул. Он впервые зашёл к Гаухар и не то чтобы смущался, а как бы осваивался, готовясь к откровенному разговору. Оглядевшись, вдруг повернулся к примолкшей хозяйке:
– Извините, Гаухар, я, кажется, несколько озадачил вас… Если не ошибаюсь, Джагфара нет дома?
– Да, его нет, – со вздохом ответила Гаухар. – Я сейчас поставлю чай, к этому времени, может, и Джагфар придёт.
– Нет, нет, не беспокойтесь! Я ведь ненадолго, не в гости. Можно сказать, по делу… – И, не дав Гаухар собраться с мыслями, сразу начал: – Если говорить откровенно, у вас, должно быть, плохо на душе?
Она ответила не сразу. Да уж чего тянуть, всё равно придётся правду сказать.
– Вы угадали, Шариф Гильманович, ничего хорошего, к сожалению, нет. Я сама всё порывалась зайти к вам, посоветоваться, но как-то не решалась. Не очень-то легко женщине начинать разговор о некоторых вещах…
– Понимаю. Как видите, я несколько облегчил вам задачу. Знаете, я поражён был… Вот уж не думал, Гаухар, что у вас может получиться так нескладно.
– Я и сама, Шариф Гильманович, не могу опомниться. Как громом оглушило… И сейчас ещё не разберусь, что произошло. Живу как во сне. Джагфару стало всё равно, есть я или нет меня. Ни одного моего слова не выслушает. Если прошу: «Давай объяснимся», – только плечами пожмёт или грубостью ответит. По-моему, он заранее так надумал: избегать объяснений, создать для меня невыносимые условия, чтобы поставить на колени. Скажу вам, Шариф Гильманович… – Она помолчала, словно набираясь сил, чтобы посвятить всё же постороннего человека в эту страшную правду. – Я уже потеряла надежду. Ума не приложу, что мне делать… Буду откровенна до конца, Шариф Гильманович. Джагфар не верит мне. А я ни в чём не виновата. Правда, случайно я повстречала в Казани одного человека, с которым была знакома ещё в юности. Он вернулся было к прежним своим признаниям. Но я твёрдо сказала ему, чтобы не питал никаких надежд… Впрочем, Джагфар давно знает всю эту историю в подробностях. И никогда не придавал ей значения. Только посмеивался. И вдруг всё перевернул.
Шариф Гильманович осторожно спросил:
– Этот человек где сейчас?
– Уехал.
– Куда?
– Кажется, в Ленинград. Он там живёт, там и работает. По крайней мере, он так говорил.
– Кем работает?
– Инженером на стройках.
– Извини, Гаухар, но раз уж начали, позволь спросить: ты в девичестве любила его?
– Нет, Шариф Гильманович, мы просто дружили. Только и всего. И опять же – Джагфар знал об этом…
Было уже около одиннадцати. Долго разговаривали, а Джагфара всё не было.