Избранные произведения. Том 4
Шрифт:
Если к кому и следует обратиться за сочувствием, кто способен понять её – это Рахима-апа и Галимджан-абы. И, пожалуй, ещё Шариф Гильманович. Он – уже на самый крайний случай. Он, конечно, внимательно выслушает, даст хороший совет. Но Гаухар никогда не была у него дома, не знает его семью. А в школе вряд ли удастся поговорить наедине, да ещё, чего доброго, повстречаешь Фаягуль. Самое верное – пойти к Рахиме-апа и Галимджану-абы. Они относятся к Гаухар как к родной дочери. Рахима – учительница, значит, можно надеяться на её тактичность и проницательность. То же и Галимджан-абы:
На следующий вечер Гаухар направилась к своим старым друзьям. О дочерях Рахимы она как-то забыла, вспомнила, уже поднимаясь по лестнице. Смутилась было – девушки взрослые, удобно ли при них так откровенничать, – но передумывать было уже поздно. Она нерешительно нажала кнопку звонка. Дверь открыла Рахима-апа. Не успели как следует поздороваться, из комнаты вышел и Галимджан-абы.
– Ты на себя не похожа, Гаухар! – тревожно воскликнула Рахима-апа, как только они сели на диван. – Что случилось? Дома-то у тебя всё хорошо?
Гаухар настороженно посмотрела на открытую дверь соседней комнаты.
– Никого нет, – успокоил Галимджан-абы, – девушки наши на экскурсию уехали.
Гаухар молча кивнула. Впрочем, если бы сёстры и оказались дома, всё равно Гаухар не выдержала бы. Горло у неё сдавило клещами. Она разрыдалась. С большим трудом её успокоили. Сделав нечеловеческое усилие над собой, она сбивчиво, прерывисто начала рассказывать о своей беде. Это было мучительно – всё заново переживать на людях, хотя и близких. Но что поделаешь, ведь молчание ещё более тягостно.
Выслушав эту исповедь, Рахима и Галимджан какое-то время выжидали, пока Гаухар хоть немного успокоится. Оба они до сих пор считали, что Гаухар счастлива с мужем, ведь она не раз уверяла их в этом. И вдруг такая неожиданность… Не укладывалось в голове: как могло случиться такое? К тому же Гаухар в рассказе своём ничем не порочила мужа, только жаловалась на необоснованную и оскорбительную ревность его, на то, как груб он в своих обвинениях. Она умолчала и об Исрафиле Дидарове, и о Фаягуль. Что она могла бы сказать о них? Подозревает, что Дидаров дурно влияет на Джагфара, а Фаягуль как-то связана с ним. Но никаких фактов у Гаухар нет. Зачем же ей клеветать на людей?
Ни Рахима, ни Галимджан не вызывали её на крайние откровенности. Главное сейчас – помочь Гаухар взять себя в руки. А там они сообща придумают, что надо делать. Им ясно главное: острый разлад между мужем и женой зашёл слишком далеко, затянулся.
Гаухар спросила Галимджана, не возьмёт ли он на себя труд сходить для начала на работу к Джагфару, посоветоваться в парткоме. Она сама пошла бы, но чувствует, что у неё не хватит сил – ужасно совестно. Она не собирается затевать какое-либо дело против Джагфара. Пусть в парткоме поговорят с ним и выяснят, бесповоротно ли он решил порвать с женой.
Галимджан отозвался сочувственно. Что ж, он согласен потолковать с секретарём парткома. Может быть, удастся помирить супругов. Ведь разрушить семью легко, а вот скрепить её потом ой до чего трудно! И Рахима, и Галимджан уверены
Но, подумав, Галимджан-абы несколько изменил своё первоначальное намерение, счёл более разумным сначала поговорить откровенно на дому с самим Джагфаром, и если уж не удастся переубедить его, тогда пойти в партком.
Выбрав субботний день, Галимджан-абы явился к Маулихановым. Джагфар давненько знал старика, но, как говорится, пить чай за одним столом им до сих пор не доводилось.
И вот сидят они друг против друга. Джагфар чувствует себя неловко: не вовремя пожаловал гость. А Галимджан не торопится объявить, с какой цепью пришёл. Поддерживая разговор о том о сём, он исподтишка наблюдал за супругами. Да, кажется, глубокий разлад у них: смотрят в разные стороны, ни словом не обмолвились между собой. Чтобы как-то сгладить неловкость, Гаухар отлучилась на кухню приготовить чай.
После первой чашки горячего доброго напитка Галимджан повёл разговор.
– Да вы что, или крепко поссорились? – обратился он к супругам. – Не улыбнётесь, слова доброго не скажете друг другу. Не годится так. Что случилось? Чего не поделили?
Ни хозяин, ни хозяйка не отозвались.
– Долго будем в молчанку играть? – не отступал Галимджан. – Я давненько знаю вас обоих, не замечал, чтобы между вами пробегала чёрная кошка. Перестаньте дуться, ребята! Жизнь не так уж плоха, особенно весной. Не надо портить её глупыми недоразумениями. Ну, признавайтесь, что случилось?! Давайте же ваши руки! Ну-ка, Гаухар, дай сюда ладонь. Вот так, молодец! А теперь ты, Джагфар! Ну, чего медлишь?
Джагфар поднялся из-за стола, лицо у него побледнело. Нельзя больше молчать – это неуважение к гостю.
– Галимджан-абы, если бы всё было так просто, мы и сами помирились бы – ведь взрослые люди. К сожалению, причина серьёзная. Мне не хочется повторять всё то, что я уже не раз высказывал Гаухар. Она знала, на какой путь становится…
– Джагфар, ты и перед Галимджаном-абы обвиняешь меня в том, чего не было? – дрогнувшим голосом произнесла Гаухар.
– Да! – подтвердил Джагфар. – И перед Галимджаном-абы обвиняю в том, что было!
Они говорили весь вечер. Галимджан не повышал голоса, не горячился и слова подбирал только самые нужные, самые убедительные. Джагфар твёрдо стоял на своём. Он не оскорблял Гаухар словами, но всем видом своим показывал безграничное презрение к ней. Нет, у него и в мыслях нет желания мириться с женой. Галимджан всё глубже задумывался. Он не предполагал, что дело обстоит так непоправимо. Вряд ли будет толк, если он и в партком обратится.
– А всё же подумайте хорошенько, ребята, – ведь не горшок разбиваете, – сказал он в заключение и тоже поднялся из-за стола. – Я не хочу оставаться в стороне, но всё же решайте сами.