Избранные произведения
Шрифт:
– Да что же это за дьявольщина такая?
– воскликнул я довольно свирепо, хотя все еще чувствуя слабость и дрожь в коленках.
– Некоторые называют это фокусами, - отвечал Дорримор с издевательским смешком.
Он свернул на Дюпонт-стрит, и с тех пор мы не виделись, пока не столкнулись вновь в Обурнском ущелье.
3
На следующий день после нашей встречи Дорримор не показывался. По словам регистратора "Патнем Хауса", он слегка приболел и не выходил из номера. Вечером того же дня, к большому моему удивлению и удовольствию, из Окленда прибыла мисс Маргарет Коррей с маменькой.
Мой рассказ - не о любви, какой я рассказчик, тем более что любовь как она есть и не
"...в тени своей вуали,
Не оставляя места для Морали",
и умирает от голода, посаженная на отфильтрованную кашицу и дистиллированную водичку пуританской диеты.
Скажу только, что мы с мисс Коррей были помолвлены. Она с матерью остановилась в той же гостинице, где и я, и в течение двух недель мы виделись ежедневно. Нужно ли говорить, что я был на верху блаженства! Это были золотые дни; единственным темным пятном было присутствие доктора Дорримора, которого я счел своим долгом представить дамам.
Он явно снискал их расположение. А что я мог сделать? Я не знал ни одного факта, который мог бы бросить тень на его репутацию. Держался он учтиво и обходительно, а, как известно, для женщин манеры человека и есть сам человек. Несколько раз замечая, что мисс Коррей с ним прогуливается, я приходил в ярость и однажды даже имел неосторожность протестовать. Когда меня спросили о причинах, я не сумел привести ни одной, и мне показалось, что в ее взгляде мелькнуло презрение к потерявшему голову ревнивцу. Постепенно я замкнулся в себе, сделался нарочито невнимательным и в конце концов принял безумное решение вернуться в Сан-Франциско. Об этом, впрочем, я никому не сказал даже накануне предполагаемого отъезда.
4
В Обурне есть старое, заброшенное кладбище. И хотя находится оно практически в самом центре города, трудно вообразить более жуткое и безотрадное место. Ограды на большинстве участков повалены, подгнили, а то и вовсе отсутствуют. Одни могилы провалились, на других растут крепкие сосны, чьи корни, несомненно, совершили гнусное святотатство. Надгробья разбиты и заросли куманикой, забор, когда-то окружавший кладбище, сломан, поэтому коровы и свиньи разгуливают, где хотят. Короче говоря, это место было позором для живых, преступлением против мертвых и грехом перед Богом.
Вечер того дня, когда я принял свое сумасшедшее решение оставить ту, кого любил больше всего в жизни, застал меня в этом подходящем месте. Призрачный свет полумесяца, пробиваясь сквозь листья, пятнами ложился на землю, обнажая уродливые подробности кладбищенского пейзажа; мрачные тени, казалось, скрывают какую-то тайну, еще более темную, чем они сами. Шагая по еле заметной усыпанной гравием дорожке, я вдруг заметил выросшую из темноты фигуру доктора Дорримора. Я замер в тени, сжав кулаки и борясь с искушением немедленно кинуться и задушить его. Мгновение спустя к нему присоединилась другая фигура и повисла у него на руке. Это была Маргарет Коррей!
Что произошло дальше - я не помню. Знаю только, что я бросился вперед, чтобы убить его; знаю, что в серых утренних сумерках какие-то прохожие нашли меня окровавленного, со следами от пальцев на горле. Меня привезли в "Патнем Хаус", где я несколько дней пролежал в горячке. Все это мне известно из рассказов других. Но я хорошо помню, что, придя в себя, я сразу же послал за коридорным.
– Миссис Коррей с дочерью еще не уехали?
– спросил я.
– Простите, как вы сказали?
– Коррей.
– В нашей гостинице таких нет и не было.
– Не обманывайте меня!
– воскликнул я с раздражением.
– Вы же видите, что я поправился; прошу вас, скажите мне правду.
– Я даю вам честное слово, - отвечал коридорный, и видно было, что не лжет.
– У нас не было таких постояльцев.
Ошеломленный, несколько минут я пролежал молча, потом спросил:
– Где доктор Дорримор?
– Он уехал на следующее утро после вашей драки и с тех пор больше не показывался. Да, грубо он с вами обошелся.
5
Таковы факты. Сейчас Маргарет Коррей - моя жена. Она никогда не бывала в Обурне, и те дни, историю которых - как она сложилась у меня в голове - я попытался изложить, провела в своем доме в Окленде, недоумевая, куда мог подеваться ее возлюбленный и почему он не пишет. На днях я наткнулся в "Балтимор Сан" на следующую заметку:
"Вчера состоялась лекция известного гипнотизера профессора Валентина Дорримора. Лектор, большую часть жизни проведший в Индии, продемонстрировал впечатляющую власть над публикой, одним только взглядом гипнотизируя любого, пожелавшего принять участие в предлагаемых экспериментах. Дважды он загипнотизировал всех присутствующих (кроме репортеров), погрузив их в самые невероятные видения. Следует особо отметить тот факт, что на лекции была раскрыта техника индусских факиров, о чьих выступлениях мы знаем из рассказов путешественников. По словам профессора, эти удивительные маги, чье искусство он изучал у их ног, просто вводят своих зрителей в состояние гипноза, в котором загипнотизированный видит и слышит то, что предлагает гипнотизер. Утверждение, что человека с высокой степенью внушаемости можно удерживать в области нереального недели, месяцы и даже годы, вселяет некоторое беспокойство".
"У МЕРТВЕЦА"
(История, которой не было)
Ночь была пронзительно ясной, как сердцевина алмаза. В такие ночи невозможно спрятаться от холода. В темноте его иной раз словно не замечаешь, но тут - остается только страдать. Эта ночь жалила, как змея. Луна таинственно сияла за гигантскими соснами, венчающими Южную гору, выбивая холодные искры из снега, покрытого ледяной коркой; на фоне черного неба призрачно вырисовывались отроги Берегового хребта, за которыми лежал невидимый Тихий океан. На открытых пространствах на дне долины снег образовал нечто вроде длинных морских валов, окутанных мерцающей серебристой взвесью - то был солнечный свет, отразившийся дважды: сначала от луны, потом от снега.
Снег по крыши завалил пустующие хибары брошенного лагеря старателей (моряк сказал бы, что они затонули), а кое-где и опоры, когда-то поддерживающие местную речушку, именуемую здесь каналом - разумеется, от латинского canalis. Права изъясняться на античный манер золотоискателя не могут лишить даже горы. Об умершем тут говорят: "Он ушел к верховьям". Согласитесь, это звучит не хуже, чем: "Его жизнь вернулась к Источнику Жизни".
Спрятавшись под надежной броней наледи от атак ветра, снег не пренебрегал ни одной выгодной позицией, совсем как отступающая армия. На открытых участках он строился рядами и колоннами; там, где представлялась возможность занять важный плацдарм и закрепиться, останавливался; а там, где на его пути попадалось укрытие, немедленно залегал. Целые батальоны снега укрывались, например, за торчащим обломком стены. Снег полностью занял старую горную дорогу. Бесчисленные эскадроны, теснясь и напирая друг на друга, отступали по ней - и вдруг преследование прекратилось. Трудно представить себе место более глухое и безотрадное, чем ущелье Мертвеца в зимнюю полночь. Однако Хайрем Бисон обосновался именно там. Причем в полном одиночестве.