Избранный. Печать тайны. Бездна Миров
Шрифт:
Старик замер, затаив дыхание. Рука, нащупав замок, закрыла дверь.
– Фарел? – за дверью что-то чмокнуло, захлюпало. – Откройте немедленно дверь, подлец!
– Зайдите позже, миссис Дорати, – толстяк услышал где-то вдалеке свой голос, ответ которому было молчание.
Он на цыпочках отошел от двери и пятился до тех пор, пока не уткнулся на камин, еще теплый, не успевший остыть со вчерашнего вечера. С трудом преодолевая маячившую грань истерики, старик вытянул арбалет перед собой. Конец стрелы, пропитанный черной жидкостью, из-за волнения очерчивал на двери неровные окружности.
«Убирайся, убирайся…», – пронеслось в голове.
Из-за
– Вон! Убирайся вон! – кричал он так громко, если бы от крика зависела его жизнь.
Следующий удар смел замок. Дверь повисла на одной цепочке…
… На душе стало паршиво. Невероятно высоко забравшаяся луна слепила глаза. Хелс лежал, озираясь по сторонам. Что-то посереди ночи заставило его проснуться. Старое, до боли знакомое чувство. Чувство чужого взгляда. Ни страшно, ни интересно… чувство казалось выжидающим.
«Неужто все начинается с начала», – подумал он, оглядываясь.
Стены с полками, угрюмый книжный шкаф, стол и кресла…. Нет, он был не один в комнате, он знал это. Тиканье часов из соседней комнаты пугало тишину. На улице посвистывал ветер.
«Неужели я забыл закрыть окно?».
Хелс прокрутил в голове события вечера, но, не вспомнив, лениво сбросил одеяло. Чувство усилилось. Хелс нащупал ногами тапочки, поднялся с кровати и побрел к окну.
– Джейк, у твоего старика мания преследования, – сказал он своему псу, лежащему у ножки кровати. Пес, услышав свое имя, поднял морду и навострил уши. – Или старческий маразм.
Хелс плотно закрыл окно и повернул ручку, кутаясь в пижаму от свежего сквозняка.
– Джейк, твой хозяин не помнит, закрывал ли он окно на ночь. – Хелс погладил собаку. – Или Ты открыл, а, Джейк, старина? – пес забил кончиком хвоста о пол.
Хелс вздохнул и хотел, было прилечь обратно на кровать, чтобы как следует выспаться перед завтрашним днем и оставить позади все мысли так настойчиво лезущие в голову, как заметил на тумбочке рядом с кроватью какую-то записку. Он сдвинул брови и поднял ее, тут же развернув. Руки Хелса задрожали. На белой как снег бумаге чьей-то рукой кровью были написаны следующие строки.
«Сквозь туман и сквозь печали,
Оставьте дома боль и страх,
Явитесь вы, мечтая,
О жизни, а не о грехах.
Когда часы покажут восемь,
А на кукушке будет семь,
Должны собраться вы и тихо,
Явиться в общий мавзолей.
Все лишнее оставьте дома,
А то спугнете лишь себя,
А если нет, задумайтесь,
И вспомнив, тихо скажите про себя,
Когда берем мы в долг, то надо помнить,
Что есть только один исход,
Отдать или смыть долг кровью,
А время ждет, время идет».
… Цепочка на двери стонала. Фарел поднял арбалет и нерешительно прицелился.
– Я не буду повторять. Еще один удар и я спущу курок, – прокричал он. – Прострелю голову.
Цепочка почти слетела. Медлить было нельзя. Подскочив к двери, Фарел всем весом навалился на дерево и выставил босые ноги, согнутые в коленях вперед. Глубоко дыша, он нащупал щеколду для цепочки и отстегнул ее, убрав тот последний барьер, что разделял его и то, что находилось снаружи. Цепочка со звоном упала на пол.
Дождавшись очередного удара, он отскочил в сторону, открывая за собой дверь. Спина ударилась о стену, а ручка угодила в пах. Фарел скривился. Что-то заползало в дом. Фарел слышал противные чавкающие звуки. Старик замер и затаил дыхание. Чавкающие звуки удалялись вглубь дома, ближе к спальне. Фарел посмотрел в скважину, где когда-то висел замок. Ничего не было видно. Стараясь не шуметь, опершись о стену спиной, Фарел как кошка бесшумно двинулся к спальне. Штукатурка больно обдирала спину. Дорогой ковер как губка пропитался кровью, шлейфом идущей от двери. С того места, где стоял старик, виднелся лишь кусок комнаты и половина кровати.
Никого.
Глубоко вздохнув, пытаясь успокоиться, Фарел двинулся дальше. Ступни на босых ногах окрасились кровью. Неприятная холодная, чужая, она просачивалась между пальцами и стекала обратно на ковер, но Фарел не замечал этого. Палец правой руки побелел от напряжения, зажимая спусковой крючок. По лбу катились крупные капли пота. Приклад арбалета уперся в плечо. Его глаза уплыли в пустоту, в душе вскипала ярость.
– Миссис Дорати, – прошипел он.
Старик хотел добавить к своим словам что-то весомое, но вдруг замолчал. Внутри Фарела приятно обожгло. Ярость бурлила, вскипала, готовая сорваться и показать себя, выплеснутся наружу всеми красками. Знакомое и такое родное чувство радовало и опьяняло. Тело обдала приятная дрожь. Старика охватила паника вперемешку с грубой звериной злостью. Инстинкт, пьянящая радость.
Стрела в дребезги разнесла обивку шкафа, тут же превратившуюся в пыль, но прежде прошла сквозь миссис Дорати насквозь. Фарел с трудом отскочил в сторону. Миссис Дорати, или то, что от нее осталось, выпрыгнуло из спальни и оглушительно ревя, упало всего в нескольких метрах от старика. Руку в области локтя обожгло так, словно кожи коснулось раскаленное железо. Фарел почувствовал, как по телу заструилось что-то теплое. Он выронил арбалет и схватился за рану.
– Сука! Проклятая сука!
Алая кровь просочилась из раны на пол крупными густыми каплями. Миссис Дорати зашипела, и только тогда Фарел увидел, что случилось с женщиной. Левое плечо миссис вывернулось под неестественным углом. На месте груди сверкала голая кость… седые волосы вперемешку с серым веществом и красной мякотью напоминали фарш, а из глазницы, словно шарик на ниточке, вывалился левый глаз. Фарела мутило, и он с трудом сдерживал себя от обморока. Раненную руку будто отняло, парализованная она как тряпка свисала вниз и билась о бедро. Старик выругался. То, что осталось от миссис Дорати изогнулось, готовясь к прыжку, в ноге существа хрустнуло. Фарел, хватаясь за стену рукой, поднялся, когда существо, издав протяжный вопль, прыгнуло. Время остановилось…. Рука схватила что-то твердое и с треском оторвала это от стены. Уголок рамки, обитый железом, взметнулся вверх и опустился вниз, со свистом рассекая воздух, остановившись на полпути, найдя препятствие. Брызнувшая кровь заставила Фарела отвернуться и зажмуриться. Рамка взмыла вверх и вновь опустилась… еще… еще. Рука заносила рамку до тех пор, пока уголок не треснул и не разлетелся пополам.