Избранный
Шрифт:
Мучивший Климова своим храпом мужик проснулся:
– Земеля? Ты? Ой! Извините. Ну, слава богу. Летим. А то я понять ничего не могу… Куда это, думаю, жена меня опять запихнула. Замучила, ей-богу. То одно, то другое. Вот насилу в отпуск вырвался. Хочу, говорю ей, в Париж. И меня ты не остановишь! Надо их учить. А то совсем от рук отбились!
Он еще где-то полминуты изучал никак не реагировавшего на него Климова, потом придвинулся, обдав перегаром, и доверительно предложил:
– У меня, кстати, имеется. Может, дернем за мягкую посадку?
Климов вежливо отказался. Мужик не расстроился, только выразительно, не зло усмехнулся, достал из недр кейса початую бутылку коньяка и, отсалютовав ей попутчику, изрядно отхлебнул. Минут через пять он снова чудовищно захрапел.
В прошлой своей жизни я часто слышал выражение социальная справедливость. За эту справедливость упорно
Случаются в истории такие периоды, когда борьбу за социальную справедливость начинают понимать как некую идею фикс. Это происходит в том случае, когда отдельно взятая личность уже неспособна самостоятельно восходить к вершинам социальной значимости в силу своей сознательной маргинальности или из-за поколенческой слабости генофонда… Тогда личности сбиваются в революционную стаю, чтобы вместе клевать не устраивающую их систему. Их цель проста: разрушить ту регламентированную структуру, в которой их движение вверх, а порой и существование вообще обречены. Время от времени это приводит к тому, что трухлявое дьявольское дерево обрушивается. Но дьявола это нисколько не заботит и не огорчает. Уж кто-кто, а он прекрасно осведомлен о природе человека. На останках рухнувшего социального древа очень скоро вырастает другое, причем классифицироваться победители будут строго по величине вклада в общее дело. Патетические слова о всеобщем братстве и равенстве вскоре забываются. Идеи истончаются за абсолютной своей утопичностью. Когда дело сделано, первыми уничтожаются лозунги, а бывшие неудачники наслаждаются обретенными привилегиями. А в скором времени новые низы начинают выражать недовольство, заговаривают о справедливости и прочей чепухе. И все повторяется с поразительной похожестью. Справедливости нет, дорогие друзья! И нечего о ней говорить. Все мы равны только перед Богом. А царство Его не на земле. Кто-то подумает, что я призываю к анархии, к некоему идеалу, который попытался создать Нестор Михненко, по кличке батька Махно, в своем Гуляйполе. Но анархисты тоже люди, и кто знает, каким бы буржуем стал Махно, не утопи он свое золотишко в одной из европейских речушек. А вокруг человека не может существовать ни равенства, ни братства, ни справедливости. И слава Богу что не может. Все внутри нас!
4
Они шли по городу почти час, и все это время парень в джинсе неотлучно следовал за ними. Вот-вот должна была показаться Сена, сжимающая крепкой петлей левый берег. Огромный лимон солнца был выжат почти до конца. Истаявший на глазах день теперь ползал по самому краю неба, словно просил у кого-то продлить ему жизнь.
– Хочешь, я тебя научу отрываться от хвоста? – из глаз Геваро брызнули озорные огоньки.
– Да, хочу. Но сперва ответьте мне на пару вопросов. – Антуан говорил это без привычной своей живости. – Какой смысл им, то есть ему, за нами следить?
– Трудно сказать. Они прицепились прямо от комиссариата. Это о чем говорит? О том, что пасли они меня. Не тебя же. Ты им зачем? Непростой был тот пожар в квартире Махно, непростой. До сих пор искры от него летят…
– Выходит, что те, кто убрал Леруа сейчас, это те же самые люди, что устроили пожар в квартире Махно? И им известно о вашем интересе к тому делу?
– Может, известно. А может, и неизвестно. Откуда я знаю? Я же не телепат, чтобы мысли чужие читать. Наверняка мы с тобой можем сказать одно: вон тот тип следит за нами, причем не очень умело. Ну да бог с ним… Меня другое волнует.
– Почему они так долго искали Леруа, если им так нужна была его жизнь?
– Не в этом дело. Они не его искали. Видно, им не нужно было Леруа устранять до поры до времени. Не его смерть их интересовала, а что-то другое. Ответь лучше мне, зачем Леруа дверь изнутри на щеколду закрыл? Я читал показания кухарки. Помнишь, она утверждала, что покойник никогда раньше этого не делал.
– Да. Помню.
– Ну вот. Если мы ответим на этот вопрос, кое-что прояснится. Так что думай. А то ты только вопросы навострился мне задавать, с толку сбивать. И запомни одно. В таких делах, как это, случайностей не бывает. Видишь, в следующем доме кафе. Мы туда заходим, садимся и ты, как только я предложу тебе выпить, идешь в туалет. В этом кафе гальюн не в подвале, а прямо в зале. Дверью дергай так, будто она туго идет, можешь даже почертыхаться и хлопнуть ею что есть силы. Главное, привлеки к себе внимание. Часы у тебя есть? Ровно через три минуты после того, как запрешь дверь, ты откроешь ее снова и быстро, как мышь, перейдешь в другую кабинку. Закройся и будь там как можно дольше. Через полчаса ты выходи и иди на площадь к Нотр-Даму. Там я тебя встречу.
– Да. Но как же я научусь отрываться от хвоста?
– Очень просто. Через полчаса я тебе объясню.
В кафе Геваро сразу удостоился бурного приветствия одного из официантов, по внешности явно из мулатов, который в тот момент, когда спутники вошли, убирал посуду. Геваро приложил палец к губам, после чего что-то в течение минуты быстро говорил на незнакомом Антуану языке. Мулат в ответ хитро улыбнулся и кивнул головой. Геваро сразу же принял вид отсутствующий и праздный.
Вскоре появился соглядатай в джинсе.
5
Перед самой посадкой Климов все-таки задремал. Прежде чем провалиться в сон, на короткие мгновения ощущения от прожитой жизни приобрели невероятную пронзительность. Из убаюкивающего тумана Алексею грустным видением явилась Настенька, та девочка с французской книжкой, с которой он много лет назад познакомился в метро. Как же она по-детски, эгоистично полюбила его! И как быстро потом, наверное, забыла!
Видимо, подремал Климов как раз те двадцать минут, что так необходимы для скорого восстановления сил. Теперь он испытывал бодрость, а всю предыдущую усталость как рукой сняло.
Эвелина Трофимова, обещанная Климову в записке Белякова в качестве своеобразного ангела-хранителя, тем не менее, повела себя при встрече вовсе не ангельски. Эта симпатичная, но несколько мужеподобная девушка выглядела раздосадованной из-за того, что ей пришлось торчать в аэропорту ночью, и сейчас свое неудовольствие она не собиралась скрывать за обычной при встрече вежливостью:
– Н у, слава богу, вот и вы! А то я чуть не уснула тут стоя, вас дожидаясь. Следуйте за мной. Интересно, бодрствует ли наш водитель? Ну а нет, придется будить, ничего не поделаешь.
В этих словах слышались и попытка ерничества, и раздражение, и желание дать понять собеседнику, что он заранее виноват. (Женщина в плохом настроении часто прибегает к чему-то подобному и порой добивается желаемых результатов. Собеседник сбит с толку, смущен и не знает, куда себя деть. Все попытки что-либо выяснить натыкаются на глухую стену вежливого молчания или дежурных отговорок.)
Климов всегда остро чувствовавший, когда к нему кто-то настроен враждебно, придумал комплимент:
– И глядя на вас, можно было бы создать новый шедевр – «Спящая красавица-2».
В первую секунду могло показаться, что Эвелина напугана. Она посмотрела на Климова так, будто перед ней стоял не присланный чертовски не вовремя из Москвы журналист, а пришелец из космоса. Климов понял, что инициативу удалось перехватить, поставил на пол свою дорожную компактную сумку:
– Разрешите представиться, Алексей Климов. Прибыл из Москвы неожиданно для самого себя и, думается, для вас.
Климов взял руку девушки и прижал ее к губам.
Эвелина рассмеялась звонко и искренне. Таких гостей из Москвы она еще не видела. Ей многих приходилось встречать – руководство корпункта обычно поручал ей всю самую муторную работу. За эти годы она насмотрелась вдоволь. Все, кто имел так или иначе дело с их медиахолдингом, были скроены по одной мерке. Самодовольные, хамоватые, достигшие всего не сами, а по протекции влиятельных родителей, покровителей, любовников, любовниц и т. д.