Изгнание
Шрифт:
«Ты Виза отдала?…» - сказала Ладен и насторожилась, воспринимая поток заметавшихся мыслей матери.
«Кто сказал?… А, ты подозреваешь. Свою родную мать подозреваешь. Ладен, девочка моя, как ты можешь, - говорила мать, а носивший ее Баук раб тупо смотрел на Ладен, напрягаясь от внутреннего дискомфорта. Голос матери переменился из напористо-поучающего на заискивающе-обволакивающий, словно усыпляющий, уводящий куда-то в сторону от опасной темы.
– Я подвожу тебя к пониманию осмысленного там, хочу, чтобы ты не была дурой, а пользовалась жизнью, как я».
«Не надо, - тряхнула головой Ладен, чтобы уйти от появившегося перед глазами абриса зеленого цузара.
– Если ты не предала Биза, то за что тебе дали носителя?»
«Наводила порядок».
«На том свете?»
«На том свете и идет самая лютая борьба, чтобы выбраться на этот свет. Тебе-то безразлично было, каково мне там. Сдала - и довольно, терпи, мама», - говорила мать-Баук с появившейся ноткой обиды. Накормив своего носителя, она заставила его соскрести остатки пищи в кухонный утилизатор, опустить посуду в мойку и усадила в кресло перед подставом закурившейся скаракосты. Раб вдыхал дымные шары, а мать-Баук блаженствовала, хотя и продолжала укорять дочь в равнодушии.
«Ты несправедлива. Ты знаешь, зачем мы прилетали, - говорила Ладен, вспоминая так хорошо начавшийся день. Только сейчас Ладен поняла, какой безмерно счастливой она была. Полет на собственном флайере, за спиной - сын, рядом - муж. Любимые. А впереди столько надежд!
– Биз все равно стал бы первой рукой даже без его придумок. Кому они мешали? Тебе, мама. Кроме тебя, ведь никто не знал, что он что-то придумал».
«Над городом сотни антенн мысленного надзора. С каждой могли уловить наш разговор, как и сейчас, между прочим».
«Наши кухонные разговоры никому не нужны. А если бы тогда уловили наш разговор, то тебе не дали бы носителя в обход годовой очереди».
«Но… сейчас их везут сюда миллионами. Идет усмирение рабов».
«Я видела их. Они тощие и больные».
«Я… я откормила своего. Я уже двадцать дней на нем».
«А рабов стали усмирять три дня назад», - сказала уличающе Ладен, уже не сомневаясь, что причиной всех ее бед стала собственная мать. Зачем?
«Затем, что он враг Нового Порядка. Затем, что открыл и хотел припрятать для себя что-то такое…»
«Что? Какое?… Фантазии недоучки».
«За фантазии не дают таких носителей, - сказала мать-Баук, приподняв своего раба.
– Это генет специальной селекции для высокопоставленных Бауков. Он лишен агрессивности, глуп и обладает неистощимой потенцией. А твой Биз все равно бы погиб. При нашем надзоре за мыслями нельзя ничего укрыть, и тогда я потеряла бы деньги и не получила этого тела».
«Предала!.. Бросила в эту грязь!..» - истошно забилась Ладен в рыданиях, не слушая, чем еще оправдывается мать. Пошатываясь, прошла в спальню и упала на кровать.
Мать- Баук последовала за ней и села рядом. Заговорила жестко, нетерпимо: «Прекрати! Предала не тебя, а твоего слюнтяя, чтобы спасти нас от него. Вспомни своего сына. Ради него ты пойдешь на все. Или нет?… Может, отнять его у тебя? Как твоя мать я могу это сделать, чтобы сохранить наш род».
«Нет! Я не отдам! Я… я…»
«Успокойся тогда и пойми: я тоже не отдам тебя никаким дуракам. Я тоже сделаю для тебя все-все…»
Ладен продолжала плакать, а мать говорила о своей любви, которая преодолеет все преграды. Вразумляла. Советовала. И сетовала на то, что была слишком мягкой, когда ее глупенькая девчушка увлеклась этим безродным Бизом. Вспоминала, как за Ладен ухаживал Рембег, у которого отец был пособником ведомства транспортников и имел наивысшую квоту власти в их городе. Брак Ладен с сыном столь высокой особы позволил бы им подняться на такую высоту, на такую… На какой не знают, что значит после смерти оставаться по пять лет без тела. Но глупая девочка пренебрегла их интересами, плакалась уже мать-Баук, а Ладен, притихшая и опустошенная, внимала ей, потеряв представление о времени. Ей казалось, что оно сдвинулось и Ладен, как семь лет назад, валяется в слезах перед матерью, вымаливая разрешение на брак с Бизом, и слушает рассуждения матери о том, что ей надо подумать о вечности, а уже потом, имея в запасе тысячу лет, любить, кого вздумается, и жить, как захочешь.
Иллюзия пребывания в прошлом была настолько реальной, что Ладен не воспротивилась, когда на спину ей легла горячая ладонь и заскользила, поглаживая, как в детстве. Все-таки мать есть мать, и Ладен повернулась к ней, чтобы заглянуть в глаза, а увидела перед собой мужчину со сладострастной тоской на перекошенном лице.
«Что он… так смотрит?»
«Инстинкт пробуждается. Контроль идет через сознание, а инстинкты, сама понимаешь, первичны, трудно подавляемы, вот и корежит его при виде красивой женщины, - объяснила мать с пренебрежением.
– Да забудь про него. Он раб, носитель. Какая разница, кто носит наше «я». Все меняется. Вот и ты была маленькой девочкой, стела женщиной, будешь старушкой. А потом будешь менять тела. Поэтому нельзя привязываться к форме, я это хорошо поняла там… Вот только не знаю, как тебя просветить».
«И не надо…»
«Необходимо, моя девочка. Ты кселензянка, и я должна тебя сделать вечной жительницей Кселены. Пойми, за форму цепляются рабы, обреченные жить одну жизнь. Им дорого каждое мгновение, мила любая родинка на лице любимой. А мы не должны ценить все эти пустяки, не должны эти родинки замечать, как ты не должна сейчас видеть этого раба, чтобы со всей ясностью воспринимать только мое «я».
Горячая ладонь опять коснулась тела Ладен, и мать-Баук зашептала с нежным томлением: «Милая моя доченька, единственная моя на всем свете. Если бы ты знала, как тосковала я там, как хотела запустить руку в твои золотые волосы, прижать тебя, кровиночку мою…»
«Но это… форма».
«В этом и вся трудность: понимаешь одно, а делаешь другое».
«Так и я люблю Биза, хотя понимаю все, что ты говоришь».
Скользившая по телу рука проявила некоторую вольность, заставив Ладен поджаться.
«Пусть… Я же специально взяла мужчину. Он твой. Бери его». Смысл слов стал понятен Ладен, когда распаленный раб придавил ее своей. тяжестью в мягкую постель так, что не выскользнуть, и с бесцеремонностью самца наступал, сметая торопливую заграду ее рук. «Что он делает!.. Уйди. Я люблю Биза». «С ним кончено». «Возненавижу тебя!»
«Но это инстинкт. Теперь он неуправляем».
«Ты врешь! Все врешь!» - извивалась Ладен, насколько позволяли силы. Под руку попал проводок транслятора видеоснов, она потянула его, пропуская через пальцы, и нащупала пластмассовый коробок присоски с торчащим из него штырем. Этим штырем Ладен ударила насильника по голове, била еще и еще, пока не услышала хруст проломленного панциря Баука.
«Неужели… Баук?» - мелькнула испуганная мысль.
И тут же ей ответил кто-то со злорадным торжеством: «Разбила! Убила свою мать!»