Изгнанник из Спарты
Шрифт:
дурацким мрачным видом. Давай я тебя поцелую. Ну вот… Так лучше?
– Гораздо, - горестно усмехнулся Лизандр.
– Но боюсь, я не смогу пробыть тут долго. Я только пришел тебе сказать…
– Что?
– насторожился Аристон.
– Я… вытащил черную фасолину, когда кидали жребий. Так что завтра мне и Симоею - ему тоже не повезло - выпадает великая честь. Нас будут сечь перед лицом Статной Артемиды, пока мы не окропим все камни у ее ног своей кровью. Поэтому поцелуй меня еще раз. Аристон. Во имя самого Эроса, я люблю тебя! И у меня предчувствие…
– Какое, прекрасный Лизандр?
– спросил Орхомен.
– Что это будет мой последний поцелуй, - ответил Лизандр.
– Ерунда!
– улыбнулся Аристон и поцеловал юношу.
– Ты вынослив, как лошадь, Лизандр. Слушай! Знаешь что? Я дам тебе записку к моему лекарю Полору. Он тебе приготовит обезболивающее средство…
Лизандр покачал светловолосой головой:
– Нет. Это нечестно, Аристон. Ладно, мне еще нужно сходить в храм Геракла: помолиться, чтобы он дал мне силы выдержать испытание. Возрадуйтесь, друзья!
Лизандр вдруг робко поцеловал их… совсем как девушка… впрочем, он и был девушкой в глубине души. И не разбирая дороги он помчался к калитке.
– Бедняга!
– вздохнул Орхомен.
– Да, - прошептал Аристон.
– Бедный, бедный Лизандр! А кто не бедный, Орхомен? Кто счастлив в этом мире? Скажи!
– Во всяком случае, не я, - сказал молодой илиарх.
– Аристон! Прояви здравомыслие! Ее отдали замуж в тринадцать лет за человека, который годился ей в дедушки! Ты родился от чистой, священной любви. Все остальное чудовищно! Говорю тебе…
– Орхомен, - сказал Аристон.
– Да, Аристон?
– Ты ценишь мою дружбу?
– Да. Ну, конечно! А что?
– Тогда уходи, пока ты ее не потерял, - сказал спартанец Аристон.
Глава VII
Та ночь была безлунной. Это было странно. Обычно в начале празднеств в честь Артемиды Орфийской, которые проходили во вторую неделю гекатомбиана, второго летнего месяца, с которого у спартанцев начинался год, на небе сияла полная луна. Звезд тоже не было. Ночь выдалась облачной, жаркой, душной, совершенно безветренной. В комнате, где лежал Аристон, царила тьма.
– Как в людских сердцах, - пробормотал он.
– Она черна, как твои грехи, матушка.
Он положил голову на подушку и заплакал.
Аристон плакал долго, но очень тихо. Дяди, как всегда, дома не было, а Арисба не могла услышать его из будущей гинекеи, женской половины дома, куда Ипполиту предстояло привести свою Ламию. Однако внезапно Аристон почувствовал рядом чье-то чужое дыхание: шумное, прерывистое и хриплое, даже с присвистом… какие-то сдавленные всхлипы. Подняв глаза, он чисто инстинктивно - поскольку увидеть что-либо в комнате не представлялось возможным - понял, что рабыня склонилась над ним в темноте.
Аристон лежал, глядя прямо на источник противных звуков: отрывистого, неблагозвучного, глупого и умоляющего блеяния… И чувствовал ее запах - горьковатый, неприятно щекочущий ноздри… смесь пота, который высту-
пает на коже от страха, и резких дядюшкиных духов (Арисба украла их и смешала все без разбору). Вдобавок Аристон уловил жаркий, душный запах самки, сгорающей от вожделения, и у него захватило дух. Отвращение боролось в его сердце со сладострастием.
– О господин мой Аристон!
– всхлипнула Арисба.
– Я…
Аристон по-прежнему неподвижно лежал, вперив взор в какое-то пятно, маячившее в темноте, в этот дрожащий - с чего он взял? как узнал?
– источник звуков и запахов, от которых у него сводило низ живота.
А затем сказал:
– Почему бы и нет? Разве мало в моей жизни свинства? И притянул ее к себе.
Далеко за полночь они услышали, как кто-то входит через садовую калитку.
– Это твой дядя, - хихикнула Арисба.
– Как всегда, пьянее афинской совы. Отпусти меня, милый. Мне лучше одеться и встретить его. О, я вернусь! Обещаю! Как только он ляжет в постель и захрапит… Я, как ты понимаешь, намерена взять от этой ночи все, что только можно… После стольких недель ожидания!
Аристон посмотрел на Арисбу. Он ее не видел, было слишком темно, но он все равно посмотрел туда, где находилось ее лицо.
– Ну как, ты довольна?
– спросил он.
– Довольная ли я?
– рассмеялась Арисба.
– И ты еще спрашиваешь? Держу пари, в последний раз меня слышали в Македонии! Клянусь козлоногим Паном и всеми его сатирами, никто бы не поверил, что всего пять недель назад тебе чуть не положили под язык обол, чтобы ты заплатил старому Харону за переправу через Стикс! Неутомимый - вот ты кто, мой господин! Неистощимый. Ну а сейчас полежи тут, как послушный сыночек Приапа, и подожди меня. Помолись Афродите. И Эросу. Попроси их привязать Эос к постели, чтобы она не могла разбудить брата-солнце. Я хочу, чтобы эта ночь длилась тысячу лет, ведь ты…
– О, перестань болтать, потаскушка, и впусти моего дядю в дом, - сказал Аристон.
Стало еще темнее. Стояла давящая жара. Звуки пробивались сквозь нее еле-еле, с трудом. Арисба торопливо спрыгнула с кровати и побежала, ее босые ноги зашлепали по плитам пола. Она направилась к двери, звякнул засов.
Затем Аристону показалось, что он заснул. И увидел сон. Он знал, что это сон, потому что теперь рядом с ним, обливаясь потом, лежала нагишом мать.
– Аристон, золотой мой мальчик, - тихо промурлыкала она.
– Мой любимый, неистощимый…
Это было таким чудовищным святотатством, что он разорвал путы сна и, открыв глаза, увидел силуэт Арисбы, тень, шевелившуюся на темном фоне. Арисба стояла возле постели.
– Аристон!
– позвала она. Ее голос звучал странно. Он не был похож на голос Арисбы. Он был низким и каким-то влажным… словно она плакала.
Но Аристон одурел ото сна и был очень раздражен, что ему привиделся такой кошмар. Он был разозлен и напуган.
– Иди сюда, шлюха!
– сказал он.
– Не трать зря времени!