Изгнанник из Спарты
Шрифт:
ская любовь вообще приятное занятие, неважно, с кем или с чем ты совершаешь любовный акт. Но как можно любить безмозглое существо? И потом женщины такие безобразные! Эти узкие плечи, широкие бедра, громадные шары грудей… фу! Он пока ни с кем не спал, но мечтал когда-нибудь разделить восторг любви с Лизандром.
Да, из-за этой великой любви он и сохранил до сих пор целомудрие. Ведь, по правде говоря, Аристон был тоже красив, почти как Лизандр, и на него заглядывались мальчики, мужчины и даже девушки.
Аристон этого не знал, но в его облике было нечто, предопределившее ход дальнейших событий: из всех мальчиков гимнасия только у
У Аристона от женского гомона разболелась голова. Он закрыл глаза и лежал в грязи, куда его, так и не отвязав от жерди, бросили враги. Периэки страшно воняли, и его затошнило еще сильнее, тем более что теперь пахло немытым женским телом. Внезапно Аристон ощутил на своей щеке горячее чесночное дыхание. Он открыл глаза и увидел перед собой девичье лицо.
Она была не чище остальных. И пахла ничуть не лучше, но почему-то ее запах подействовал на Аристона возбуждающе. Рядом с ее всклокоченными волосами воды Стикса показались бы белее снега, а глаза чернели, словно самые глубокие колодцы Тартара. Она облизала губы, и вокруг рта - там, где счистились грязь и сажа, - образовался
беленький ободок. И Аристон увидел, что губы у нее темно-вишневые, пухлые, чувственные. Грязные тряпки не очень-то скрывали очертания ее тела, и Аристону внезапно пришло в голову, что если девушку этак с недельку почистить скребницей, то вполне можно будет проверить, насколько справедливы рассуждения приятелей о женщинах.
Она опустилась возле него на колени и запрокинула маленькую головку. И, хотя на шее у нее виднелись полосы глубоко въевшейся грязи, девушка показалась Аристону верхом изящества. Она двигалась не менее грациозно, чем Лизандр. И даже еще грациозней. Эта мысль удивительно взволновала Аристона.
– Отец, - сказала девушка низким, бархатным голосом.
– Кто он? Человек или бог?
Аристон услышал тяжелый раскат басистого смеха. Но женщины не засмеялись в ответ. Они - все без исключения - смотрели на него такими же глазами, как и та девушка. Одна из них особенно привлекла внимание Аристона. Она была слишком высокой для женщины, худой и вообще чем-то отличалась от остальных. В следующий миг Аристон понял, в чем дело (или, по крайней мере. ему показалось, что понял): эта женщина была намного чище остальных. Но затем он заметил еще кое-что, гораздо более существенное, чем ее внешняя привлекательность и даже красота. Главное - в ней было напряжение, она вся была как натянутая струна. Аристон чуть ли не слышал, как трепещут у нее под кожей нервы. Она пристально глядела на него, и он вдруг заметил жилку, пульсировавшую у нее на шее. Аристон попытался отвести взгляд, но не смог - так и лежал, впившись глазами в шею женщины, где набухала и билась большая вена. Казалось, еще мгновение - и Аристон услышит стук сердца незнакомки. А ведь то стучалась его судьба.
– Отец, - с благоговейным трепетом прошептала молоденькая девушка, - зачем вы связали бога? Чтобы привязать его к себе и заставить выполнять желания, да? У людей ведь не бывает глаз цвета неба и волос, похожих на…
– Да самый он обыкновенный человек, дуреха!
– пробурчал косматый старый козел-периэк.
– Человек и вор. Так что поднимайся с колен!
– Отец, - еле слышно выдохнула она.
– Ты уверен?
– О бессмертные боги! Избавьте меня от женщин!
– прорычал старый периэк.
– Говорю тебе, Фрина, он человек. Не вынуждай меня раньше времени предъявлять тебе доказательства этого.
– Нет, Деймус, - возразил другой периэк, - он еще не человек, а человечек. Мальчишка. Хорошенький мальчик, из тех, кого наши благородные господа любят использовать вместо женщин. Ха! Пожалуй, именно так стоило бы его прикончить. Будем насиловать паршивца по очереди, пока он не утонет в нашем семени. Прекрасный вид спорта, не правда ли?
– Эй, Эпидавр!
– воскликнул дородный мужчина разбойничьего вида.
– Неужто у тебя столь изысканные вкусы? Эге! А ведь и правда, ты женат на Ликотее целых семь лет и ни разу ее не обрюхатил. Ты совсем не возделываешь свой сад. Ликотея, скажи нам чистосердечно; твой косматый муженек пренебрегает тобой? Готов поставить моего лучшего барана и двух овец против одного вонючего козла, что он проводит время с изящными, женственными мальчиками. Такими, как этот белокурый красавец, что лежит сейчас перед нами. Скажи нам, дорогая, наш Эпидавр страдает теми же пороками, что и господа спартанцы, да?
Высокая стройная женщина передернула плечами, но не проронила ни слова.
“Ликотея, - подумал Аристон, - волчица. Как подходит ей это имя!”
– Иди домой, женщина!
– прорычал Эпидавр, и Аристон уловил в его голосе яростную дрожь.
– А ты, Панкрат… Не думай, что тебе все позволено, раз твоя мать наставила рога дураку отцу, переспав с быком, медведем или еще с какой-нибудь зверюгой. Несмотря на твои мускулы, найдется управа и на тебя, верзила! Клянусь Зевсом, я…
– Боишься, что Ликотея заговорит, о Косматый?
– расхохотался здоровяк.
– Ты же выдаешь себя! Давай-давай, Лико, девочка моя, выкладывай всю правду, а я тебя защищу! Мужчина наш Эпидавр или нет?
Ликотея медленно, не спеша перевела взгляд с лица великана Панкрата на физиономию мужа. Она поглядела
на него холодно, задумчиво, и этот миг странным образом растянулся на целую вечность. Аристон увидел, что Косматый - так переводится имя Эпидавр - побледнел. Это было заметно, даже несмотря на его бороду и нечесаные волосы, закрывавшие лицо. Когда женщина наконец заговорила, ее голос источал яд.
– Мужчина ли он?
– спокойно и рассудительно произнесла она.
– Нет. Пожалуй, нет. Во всяком случае, не совсем.
Эпидавр рванулся вперед и повалил жену на землю. Едва он принялся бить ее ногами, площадь огласилась громким мужским гоготом, затем послышался и резкий, пронзительный визг женщин.
“Так, должно быть, смеются Эринии”, - подумал Аристон. И тут же замер, чуть дыша, в полном ужасе от своих слов.
“Простите меня, грозные сестры, - взмолился он.
– Я хотел сказать Эвмениды”.
Но - поздно. Он назвал Эринии их настоящим именем и, следовательно, навлек на себя их страшный гнев. Это знали все эллины. В столь страшную минуту, когда ему нужна поддержка всех богов, всех сверхъестественных существ, он взял и употребил запрещенное слово “Эринии”, злые, вместо того чтобы назвать их Эвменидами, то есть благомыслящими, добрыми, и тем самым умилостивить злобных сестер.