Изгнанник из Спарты

Йерби Фрэнк

Аристон уставился на нее, разинув рот. Лицо Фрины показалось ему прелестным. Она была так же красива, как Лизандр, но иной красотой… А потом Фрина как-то удивительно просто протянула ему свои губы. Они целовались долго, страстно. Когда Аристон наконец оторвался от нее, кровь его кипела, а в душе звучал заоблачный, дикий напев флейты Пана, раздавались песни нимф, вакхические гимны.

Но Фрина легонько оттолкнула его.

– Пойдем, господин мой Аристон, - сказала она.
– У нас нет времени.

Он шел рядом с ней, пошатываясь, будто пьяный. Право же, ни Лизандр, ни другой какой-нибудь красавец никогда

не приводили его в такой восторг. Аристон внезапно понял, почему по постановлению старейшин изнасилование женщины-спартанки каралось смертью. В женщине была какая-то магия, волшебство, от которого кровь закипала в жилах и человек терял голову…

Но выяснилось, что его страдания не кончились. Неожиданно Аристон услышал впереди журчание ручья. Фрина остановилась и поднесла руки к лицу.

– О Аристон!
– простонала она.

– Что такое?
– чуть дыша, спросил он.

– Река! Река! Я совсем о ней позабыла!

Аристон недоуменно воззрился на девушку. Ипполит говорил, что среди женщин нет ни одной толковой, и Аристон начал понимать, что дядя прав.

– Разве ты не ходила этим путем?
– спросил он.

– Нет! Я пролезла в расщелину, в которую когда-то свалился мой козленок. Но мы идти этой дорогой не можем:

она ведет к дальнему концу селения, и нам тогда придется пересекать площадь, чтобы выбраться хоть на какую-то горную тропку. Вот почему я подумала о запретной тропе. Ведь, как я тебе говорила, она переходит в тропу демонов, гдедуши людей, не имеющих родственников, которые могли бы похоронить их по-человечески, стонут и что-то бормочут, обращаясь к тебе из-за каждой скалы. Только…

– Что только, Фрина?

– Я… Я так расстроилась из-за тебя, что даже забыла про реку. Я целый вечер приводила себя в порядок: мне не хотелось, чтобы ты опять назвал меня грязнулей. И все это время я думала о тебе. Какой… какой же ты красивый! Кожа и волосы у тебя золотистые, а глаза как небеса в октябре, перед началом дождей. Конечно, мне было не до реки. О Аристон, до чего же я глупа!

– Я помогу тебе перебраться через реку, - пообещал Аристон.
– Нас учат переплывать Эврот в полном боевом снаряжении, Фрина. По сравнению с этим ты ничего не весишь.

– Я умею плавать, - сказала она.
– Если бы пришлось, я перевезла бы тебя на другой берег вместе с твоими доспехами. Дело не в этом…

– Я в чем, во имя всех хтонических божеств?
– воскликнул Аристон.

– Нам не нужно переплывать через реку, господин мой Аристон. Мы должны плыть вниз по течению, далеко-далеко. Наверно, нам придется проплыть больше гиппекона*.

– Ну и что?
– не понял Аристон. Она топнула ногой.

– До чего же вы, мужчины, непонятливы! Разве не ясно, что если я поплыву в этом длиннющем одеянии, то меня утащит на дно и я утону? А без меня тебе никогда отсюда не выбраться. У этой реки великое множество притоков.

– Тогда сними одежду и оставь ее здесь, - вполне разумно предложил Аристон.

Древнегреческая мера длины. (Здесь и далее прим. пер.)

Фрина посмотрела на него, округлив глаза от ужаса.

– О Аристон, я не могу…

– Но почему, во имя Тучегонителя Зевса?
– возмутился Аристон.

– Потому что… потому что тогда мне придется раздеться, - пролепетала Фрина.

– Ну и что?
– изумился он. Подобная стыдливость была совершенно непонятна спартанцу.
– Чего особенного? Я столько раз видел голых девчонок! Во время дионисийских празднеств устраиваются процессии, где танцуют обнаженными все девственницы и юноши. И никто не думает ничего дурного. Ликург, наш законодатель, постановил, что все спартанцы, и мужчины и женщины, должны стремиться иметь красивое тело. Поэтому наши девушки прекраснее всех в Элладе, они часто постятся и каждый день делают упражнения, чтобы не стыдиться своего тела, когда им придется принимать участие в священных обрядах. Ты не уродка и не калека. Может, у тебя на теле шрамы или родимые пятна? Дай взглянуть! Мой дядя знает лекаря, он может вывести любое пятно, и на коже не останется даже следа, так что…

– Аристон!
– вскричала она.
– Не трогай меня! Не смей!

Он поглядел на нее, и его голубые глаза вдруг потемнели от обиды. Фрина заметила это и тут же приблизилась к нему. Обвив руками его шею, она посмотрела на Аристона, но ее взгляд был омрачен тоской, причины которой юноша не мог понять.

– Я… я люблю тебя, Аристон, - сказала она.
– Только… среди людей моего племени нагота считается неприличной. Я… я слышала, что спартанские юноши участвуют в спортивных состязаниях совершенно голыми и что девушки танцуют на праздниках без одежд. Но я этому не верила. Я не понимала и сейчас не понимаю, как девушка может плясать и вертеться перед мужчинами, когда на ней ничего нет. Я… я бы умерла. Скажи… ты меня любишь?

– Всем сердцем!
– воскликнул Аристон. И это было почти правдой.

– Ну, хорошо, - вздохнула она.
– Ведь я твоя жена…

или стану ей, когда ты придешь за мной снова. Я покажу тебе дорогу. Мы выберемся уже на рассвете, ведь это по другую сторону горы, и солнце к тому времени уже взойдет. Поэтому ты сможешь меня увидеть, не дожидаясь, пока мы принесем брачные обеты и совершим жертвоприношения перед высоким алтарем. Это ужасно? Но ты обещаешь хотя бы не смотреть на меня?

Аристон понял, что ему будет нелегко сдержать обещание. И предложил вполне приемлемую, как ему показалось, альтернативу.

– А ты бы смогла плыть в моем хитоне?
– спросил он.

– Ах, ну конечно? Он короткий и легкий. Но как же ты?

– Вот возьми!
– сказал он и сбросил с себя одежду. Фрина попятилась и с размаху хлопнула себя по щекам.

– Аристон?
– ахнула она и повернулась к нему спиной.

– Бессмертные боги!
– возмутился Аристон.
– Избавьте меня от женщин! Что я такого сделал? Я потакаю твоей периэкской скромности, а ты…

– Но Аристон… дорогой… мне на тебя тоже нельзя смотреть?

Аристон весело рассмеялся. Потом вытянул руки, положил их Фрине на плечи и повернул лицом к себе.

– Вот ты и посмотрела, - сказал он.
– Ну как, я отвратителен? Может, я калека? Весь в родимых пятнах? Урод?

– Нет!
– всхлипнула Фрина.
– Ты… ты прекрасен.’ Я никогда не видела обнаженных мужчин, но, наверно, только у бога бывают такие формы. Однако женщина не может, господин мой Аристон, смотреть на мужчину, если он не муж ей. Это страшный грех. Теперь со мной случится что-то ужасное. Я знаю? Я это чувствую всеми фибрами моей души?