Изгнанник из Спарты
Шрифт:
Аристону пришлось принять ту версию своего рождения, которую предлагала мать. И прежде всего потому, что славившаяся своей набожностью Алкмена сама в нее истово верила. Мать была непорочна! Да-да! В ней не было ничего от порны, флейтистки-алевтриды или гетеры! Она не шлюха, не публичная девка! Алкмена, его прекрасная, обожаемая матушка, это небесное создание, ее целомудрие внушает окружающим благоговейный трепет. И все же…
Все же Аристон родился через две недели после возвращения Теламона, уезжавшего с дипломатической миссией в Эвбею и Мегару; эта миссия отчасти и послужила причиной жестокой распри, возникшей между Спартой и Афинами, когда Аристону исполнилось двенадцать лет. Все старые сплетники в городе с восторгом судачили (пока Теламон не
Аристон уже знал печальное продолжение сей истории. Теламон подождал рождения младенца, а потом этот благородный господин, которого Аристон с пеленок уважал и боялся, если не сказать, любил, велел бросить его с вершины Тайгета: так обычно поступали с новорожденными заморышами, уродцами или - по воле отцов - с девочками. Но дядя Ипполит спас Аристона. Не дожидаясь, пока приговор Теламона будет приведен в исполнение, толстый кривляка, раз в жизни посерьезнев, привел с собой членов Евгенического Совета. Увидев чудесного младенца, они защитили его от гнева ревнивца. “Столь прекрасное дитя следует сохранить во имя процветания Спарты”, - заявили они. И сурово отчитали Теламона, сославшись на мнение великого Ликурга о том, что человек не должен пытаться единолично владеть предметом своей любви.
“Разве это не абсурд?
– писал знаменитый спартанский законодатель.
– Люди проявляют столь великую заботу о собаках и лошадях, что даже платят деньги за породистых производителей, а своих жен они держат взаперти, дабы те рожали детей лишь от них, хотя они вполне могут быть дураками, увечными или хворыми”.
В довершение члены Евгенического Совета указали Теламону на его преклонный возраст и напомнили, что он женился на Алкмене, когда ей исполнилось тринадцать лет, но до сих пор - а Алкмене уже стукнуло двадцать три - Теламон не подарил ей ребенка. Так что лучше понурить голову и смиренно принять сей дар; по крайней мере, теперь душа Теламона не будет скитаться без приюта и стенать, вторя ветру: теперь у него есть сын, который похоронит его честь по чести.
И Теламон уступил. Правда, он связал Алкмене руки в запястьях, вздернул бедняжку на дыбу и хлестал, пока весь пол не обагрился ее кровью: он пытался вырвать у жены имя любовника, чтобы убить его. Но даже теряя сознание, а потом приходя в себя и корчась от боли под новыми ударами, Алкмена упорно шептала, всхлипывала, кричала:
– Бог! Это был великий Дионис!
Говорят, Теламон избивал ее целых полгода, но так и не сумел добиться иного ответа. Увидев, что все старания тщетны, он подослал к Алкмене жрицу Артемиды, богини целомудрия: Теламон знал, что ей жена не солжет. И услышал, притаившись за дверью, звенящий от гордости голос Алкмены:
– Клянусь белорукой богиней, которой ты служишь, о священная жрица! Я впала в экстаз и полетела, словно на крыльях, чтобы встретить бога в зеленых таинственных кущах. Я чувствовала в себе божественную мудрость. Играла какая-то необыкновенная музыка: свирели, флейты Пана, лиры и цитры! Меня озарял свет, который был ярче лучей Гелиоса. Свет бога! А потом… потом я ничего не помню. Но, пробудившись, я знала, что бог обладал мной и я умирала от восторга в его могучих объятиях. А посему муж может забить меня до смерти, но я не отступлюсь. Мой сын, любезный Аристон, полубог!
После этого Теламон, скрепя сердце, смирился и терпел Аристона в своем доме, пока мальчику не исполнилось семь лет и его не отправили в гимнасий, где он и обучался, и жил.
“Тебе не придется больше выносить мое
– подумал Аристон.
– И хотя ты накажешь моих убийц по всей строгости, как и подобает,
известие о том, что эти горные волки растерзали меня, вызовет в твоей душе только радость”.
При мысли об этом ему стало очень горько. Он потратил довольно много времени на своем коротком веку, пытаясь завоевать любовь человека, которого считал своим отцом. И даже когда Иодама объяснила, почему это невозможно, он продолжал упорствовать,
“Но теперь все, хватит!
– потребовало его мятежное молодое сердце.
– Теперь нужно думать о том, как спастись”.
Аристон задрал голову и посмотрел на каменный свод пещеры.
– Отец мой Дионис!
– взмолился он.
– Если ты и вправду мой родитель, спаси меня. Если же нет, все равно прошу тебя, смилостивись, ведь матушка искренне верит, что ты мой отец. Коли ее обманул человек или сатир, наславший на нее помрачение, то ни ее, ни моей вины в том нет. Почему я должен из-за этого умирать? А ежели я по недомыслию обидел Эвменид, будь добр, вступись за меня перед великой Афиной, которая спасла от них моего предка Ореста и тем самым претворила в жизнь новый закон. Я не смею обратиться к ней, ибо мой полис воюет с ее любимым городом. Но я слишком молод, чтобы умирать! Прошу тебя, дивный Дионис, спаси меня, если на то будет твоя воля!
Аристон замолчал и прислушался. Стояла давящая тишина. Где боги? Внемлют ли они молитвам? Или дядя Ипполит прав, считая, что боги - это выдумки трусов, которые боятся смерти?
“Я не должен размышлять о таких ужасных вещах, - подумал Аристон.
– Это кощунство и…”
И тут он услышал приглушенный хлюпающий звук. Потом еще один. Под сводами пещеры гулко разнесся стон. Затем послышалось слабое, как бы задушенное бульканье. Судя по всему, кто-то пытался вскрикнуть, но его резко заставили умолкнуть. Затем снова раздалось хлюпанье… еще… еще… десять, двенадцать, двадцать раз… Тишина, которая воцарилась вслед за этим, казалась оглушительней, чем гром великого Зевса.
Аристон увидел дрожащий огонек, который приближал-
ся к нему. В глиняном сосуде, наполненном маслом, тлел шнур. Опухшее, побитое лицо женщины выглядело просто ужасно. Ее глаза впились в юношу диким, пронзительным взором.
– Ликотея?!
– воскликнул Аристон.
– Да, это я, - усмехнулась Ликотея.
– А кого ты ожидал, божественный ублюдок? Фрину? Ха! Эта вечно жрущая молодая кобылка не настоящая женщина, или, если хочешь, не такая сука, как я. Она не способна сделать то, что я сделала ради тебя. Впрочем, и ради себя тоже. Зачем лгать? Кощунствовать так кощунствовать! Да, да, я убила ради тебя, любезный Аристон! Я заколола свинью. Нет, двух свиней! Я принесла двойную жертву на алтарь твоей красоты. Первая - этот волосатый извращенец, которому я была отдана в жены против моей воли… он оставлял мою жаркую, манящую постель и, притаившись за скалами, часами высматривал какого-нибудь беззащитного маленького мальчика: вдруг тому придет в голову отправиться по этой тропинке? А заодно я прикончила и болвана, который похвалялся своим острым зрением. Надеюсь, сейчас он пялится на голые тени в Преисподней. Сперва я их опоила. Подсыпала им в вино маковых зерен. И добавила сок макового цветка, чтобы было наверняка. Поэтому все прошло очень гладко. Почти безболезненно. Правда, я поступила милосердно? И теперь ты меня либо вознаградишь, сын Диониса, либо…
– Сын Диониса?
– перебил Аристон.
– Тебе что, Фринна…
– Сказала? Нет, о божественный, дивный красавец! Я подслушала ее рассказ. Вернее, ее вопли, ведь она разоралась на своего трусливого отца, узнав, какую участь готовят тебе эти вонючие выродки, родившиеся от козлов. Как будто можно убить вечно воскресающего бога!
“Сумасшедшая, - подумал Аристон.
– Лучше ей не перечить”.
– И что меня ждет, Ликотея?
– спросил он.
– Только трусливые псы-периэки смогли додуматься до такого, - презрительно изрекла Ликотея.