Изгнанник вечности (полная версия)
Шрифт:
Однако и Ормона вернулась очень скоро, чем-то обозленная и тщетно скрывающая обозленность. Прямо при нем, в спальне, она переоделась в легкий костюм для верховой езды и присела на край кровати, чтобы подкрасить губы. Сетен мог бы смотреть на эти приготовления часами: было в них что-то завораживающее, хотя он никогда не мог взять в толк, чем краска делает лучше ее безупречное лицо, если он даже не всегда может разобраться, мазалась она этой дрянью или нет. Разве только если после поцелуя губы как будто в каком-то жире — тогда точно мазалась.
— Может, у Кронрэя его крокодил уже подрос и сожрет их? — пробурчала
— Чего это ты вдруг?
Ормона зашипела, как змея, потом фыркнула и что-то заворчала под нос. Сетен опустил руку и вытащил из-под кровати подаренный Ко-Этлом меч.
— Судя по всему, наших распрекрасный гостей ждет судьба этого мамонта, — он потер большим пальцем одну из завитушек орнамента на ножнах. — Бородатый сказал, что ты лично завалила зверюгу…
Она обернулась и медленно проговорила:
— Уже всё знаешь? Что ж, тем лучше…
— А ты привыкла держать всех вокруг себя за слепоглухонемых, которые ко всему прочему страдают тяжелой стадией олигофрении. Кто знает еще о твоих планах насчет тепманорийцев, хочешь осведомиться ты? — с невинным видом уточнил экономист. — Ал…
— Ты лжешь!
— Ты натравишь своих «соколов» на нас обоих или все же пощадишь своего ненаглядного?.. И я имею в виду не Ко-Этла…
— Я пощажу и тебя. Мне льстит твоя ревность.
— Ревность?! Оу! Ха-ха-ха-ха-ха! — закатился Тессетен. — Для ревности нужна хоть капелька любви, Ормона! А что тебе в таком случае может быть известно о ревности? Ты хоть когда-нибудь испытывала что-нибудь хорошее к людям, или только подсчитываешь, высчитываешь, выгадываешь?
— Не вынуждай меня злиться, Сетен! Не вынуждай!
— Иначе?..
Ормона нехорошо улыбнулась и заговорила сквозь зубы:
— Иначе я подумаю насчет твоей ненаглядной, которая сейчас полощет языком с нашими гостями. Она проигнорировала мою просьбу о том, чтобы все женщины, особенно коровы вроде нее, — характерным жестом она обрисовала жутко расползшуюся спереди фигуру ненавистной ей жены Ала, — сидели сегодня — в течение одного дня! — по домам. Северянки проводят так всю жизнь, а здесь — всего лишь день! Но она же у нас избранная… Сама еле ноги переставляет, а туда же… К-корова тельная!
— Это я попросил Ала, чтобы он познакомил гостей с нею: твой бородатый донимал меня вопросами о нашем языке. А кто лучше Танрэй расскажет об этом иноземцу?
— Да ну?! И она, похоже, сильно увлеклась… — в тоне ее слышалась угроза, — иноземцем… Или она в самом деле желает сломать игру? Ну да ладно, эта дура допрыгается… допрыгается…
— Ты так не шути, ладно? — глухо попросил Тессетен, чувствуя, что глаза его наливаются кровью, а покровитель просится в бой.
— Не шутить о чем? Что она избранная, что твоя ненаглядная или что я намерена оторвать ей голову за абсолютной ненадобностью?
Ормона расхохоталась и уже собралась уйти, как вдруг Сетен вскочил и схватил ее за руку. Разгневанная жена принялась вырываться с нечеловеческой силой, и он неожиданно для самого себя сжал пальцы сильнее, чем следовало, так что в суставе у нее что-то щелкнуло, захлопнул дверь и швырнул жену на кровать. Та вскрикнула, сжалась от боли, но тут же собрала волю и отползла
— А почему ты уверен, что я смогу ей это сделать? — с вызовом спросила она, глядя на распухающее запястье со следами его пальцев, а потом что было сил дернула кисть, вправляя вывихнутый сустав на место. На лице ее при этом не отразилось ничего, только кровь отхлынула от щек и помутнели черные глаза.
Сетен хотел извиниться за свою грубость, но дурацкая гордыня и ярость не позволили раскрыть рта. Он уселся в свое кресло спиной к свету.
— Спасибо, любовь моя, — Ормона прижала к груди поврежденную руку. — Я тебе это еще припомню.
— Что, исполнишь свою мечту — переспишь со своими воздыхателями на самом деле? Ала пригласишь на эту церемонию?
Она выругалась так, как никогда прежде не позволяла себе выражаться в его присутствии, и, вскочив на постели, швырнула в него подхваченным со столика у изголовья кувшином с водой. Сетен молча выбросил перед собой «щит». Мокрые керамические черепки и брызги полетели во все стороны, отскочив от невидимой преграды. Он понимал, что несет похабщину, делал это нарочно, провоцировал и удивлялся, почему она до сих пор не выдернула из ножен этот кривой меч и не накинулась на него с желанием отрезать язык, по возможности вместе с головой.
Однако Ормона сделала кое-что похуже, но где-то в глубине души он этого ждал. Гнойник прорвало.
— Трухлявый пень! Ненавижу вас всех! Однажды вы все будете рыскать в поисках друг друга по моей земле средь других лишенных памяти антропоидов, с которыми вы все перемешаетесь, как скоты — да вы и есть скот! — вдруг с ужасающим спокойствием заговорила жена. — И не будет вам покоя, не будет вам пристанища нигде! Самый тщеславный и высокомерный из вас будет презренным рабом обстоятельств. Та, которую желают многие, будет обесчещена и потеряет всё, в том числе и остатки памяти, в поисках своего самца. Бескорыстный защитник, их хранитель, не будет знать ничего, кроме боли, ран и немоты, а ты… ты будешь трухлявым гнилым пнем, о который спотыкаются все зарвавшиеся путники!
Она выговорилась, закусила губу и прикрыла глаза, разглаживая синяк на руке. Тогда заговорил Сетен:
— А теперь скажу я, и последнее слово — закон, ты знаешь! Я давно ждал, когда в тебе это прорвется! Первое слово сказано, да покроет его второе!
Тессетен оттолкнулся от поручней кресла и легко поднялся на ноги, будто никогда и не был искалечен. Ормона померкла.
— Самый высокомерный средь нас всегда будет находить свою попутчицу, каким бы он ни был при этом. Попутчица потеряет всё, но ее будут желать многие и не станут чинить ей сколько-нибудь опасные преграды. Бескорыстный защитник сохранит всё, что потеряют они, дабы впоследствии — однажды! — вернуть сохраненное им же. А я… я буду гнилым трухлявым пнем, как ты напророчила. Исполнится последнее слово, сказанное ори на языке ори в присутствии ори!