Изгнанник вечности (полная версия)
Шрифт:
Прошла целая вечность, и Алу уже стало казаться, что путешествие затянется на целую жизнь, когда вдали среди небольших холмов, окруживших один из притоков неизвестной речки, показалось крупное поселение. Недавнее землетрясение отыгралось и на нем, но большинство построек уцелело. Ал надеялся, что когда-нибудь им всем вместе удастся воссоздать Кула-Ори — теперь город джунглей казался ему прекрасным, ведь Оритана уже никогда не будет на этой планете, и навеки канули в небытие секреты гениальных созидателей, тысячелетиями растивших мегаполисы его родины…
Хозяева осатского поселка, эмигранты-соотечественники, встретили путников с воодушевлением. Увидели гости и вождя Огангу. Тот был по-прежнему
— Жалко, очень жалко! — на неплохом ори трубным голосом сказал вождь, качая головой. — Но ему теперь хорошо, он ушел к своей звезде и будет счастлив.
Здесь все было так, словно не произошло страшной войны, только во время дождей люди старались прятаться под крышу, а эмигранты очищали воду специальными фильтрами прежде, чем позволяли ею пользоваться племени Оганги.
Но оказалось, что отряд Ала поспел точно к похоронам одного из самых пожилых членов осатской миссии — этот Помнящий тоже был другом Паскома и будто бы ушел вслед за ним.
— Он отправился домой, на Звезду Большого Волка, — сказал на прощание Оганга, сквозь прозрачные стенки капсулы глядя на белого сына богов, и в голосе его слышалось благоговение. — Мы тоже будем уходить с вами, чтобы в другой раз возвратиться сюда бессмертными, как вы, и снова помогать.
Позже гостям рассказали, что в племени Оганги считают орийский обряд погребения волшебным переносом тела в другой уголок Вселенной. Именно так можно было обрести бессмертие. И аборигены старались сохранить тела своих умерших, укладывая их в каменные коробки, напоминающие своей формой последнее пристанище физической оболочки каждого потомка древних аллийцев. Так они надеялись повторить ритуал отправки.
— Мне кажется, в своих представлениях они собрали воедино разные вещи, — сказала жена лидера здешних переселенцев; подобно Танрэй в Кула-Ори, она занималась обучением племени языку ори. — Историю о «куламоэно» — месте вечной жизни, о котором часто рассказывал кулаптр Паском, — и наш обычай кремации… Вам удалось найти это устройство в ваших горах?
Ал угрюмо покачал головой. Ничего им не удалось — только убраться оттуда в страхе перед нахлынувшей зимой.
— У нас не осталось топлива, — поделился с ними уже сам лидер, показывая поселение. — Техника осталась, но совершенно бесполезная.
Неподвижные машины бессмысленно громоздились в ангарах за городской чертой, ржавея и ветшая. У эмигрантов с востока не осталось даже этого…
Вскоре Ал понял, что лидеры подыскивают, где размещать новых жителей, и задал прямой вопрос — уж не хотят ли они тесниться из-за пришлых сородичей?
— Конечно! — удивилась жена лидера. — Вы ведь теперь вольетесь к нам?
Лидер вопросительно смотрел то на Ала, то на Афелеану. Помнящая была невозмутима, тоже уверенная, что Ал намерен соединить миссии в одну, и не поверила ушам, услышав его ответ:
— Нас настолько много, что здесь придется строить еще один такой же поселок.
— А где же остальные?
— Они остались в Тизэ, на плато. Полагаю, нецелесообразно волочить их сюда с тем, чтобы строить здесь второй город. Мы вернемся в Тизэ.
Оправившись от удивления, много позже спросила Афелеана:
— Почему вы так решили, Ал? Ведь Паском хотел, чтобы мы объединились!
— Мы и без того объединились: географически они не так уж далеко от нас. Но я переговорил с Кронрэем, и он считает плато наиболее подходящим местом для поселения. Там есть все необходимые условия для быстрого строительства, там, по моим расчетам, сейсмически спокойная зона, там возможно с успехом организовать аграрное хозяйство. Так для чего нам тратить силы на этот переезд, когда здесь заведомо хуже? И еще: Учитель говорил, что здесь нет «куламоэно». Оно если и существует, то именно в тех местах, где остались наши… Мы обживемся и продолжим его поиски…
Он нарочно говорил так, чтобы никто не захотел с ним спорить. И никто не захотел.
А по возвращении все они занялись возведением нового города посреди саванны, на которую с гористой части края медленно, но верно надвигалась сухая и знойная пустыня…
Теперь Сетен в качестве охранника всюду сопровождал Вартата и его жену. Толку от него было мало: деревья, судя по всему, падали «не туда» исключительно редко, а сумасшедших, которые вознамерились бы напасть на ментала с попутчицей под боком, что-то не находилось. Были еще дикие звери, которые теоретически могли бы незаметно подобраться к увлеченным контролем над рабами Вартату и его супруге. Но и они пока не появлялись.
Зато горе-телохранителю теперь приходилось быть постоянно начеку, ведь задумавшись можно и брякнуть что-то вслух, и на этом его карьера, а также, возможно, жизнь кулаптра Тиамарто прервется. Вместе с надеждой на освобождение всех пленных. Получается, очень трудно говорящему казать из себя безгласного…
Но больше всего Тессетена беспокоило другое. Он чувствовал, что пранэио восстанавливается с каждым днем. А скрыть ее от ментала так же сложно, как беременность на позднем сроке — от кулаптра. То есть, нереально. Скоро эту энергию можно будет ощущать на вкус, она заполнит его без остатка, и он будет фонтанировать ею, как сверхновая звезда. Теперь он слышал зов своего наследного меча: дар аллийцев прятали где-то поблизости, возможно даже в доме старейшины, отца Вартата. Сетену снова стал сниться чудесный клинок. А все это — первый знак того, что силы вернулись…
Нужно было что-то предпринять. Что-то несомненно рискованное, но без чего никак не обойтись.
И вот, когда до улыбки Селенио [32] оставалось каких-то пара дней, Тессетен понял, что скрываться дальше бессмысленно: Вартат и самодурствующая стерва вот-вот почуют исходящую от него пранэио, несмотря на все предосторожности той, которая его хранит.
«Да. Совершенно верно. Ступай к ребятам во что бы то ни стало. Сегодня же!»
Не заснуть было нетрудно: с тех пор как характер его занятий изменился, физические силы не утекали в никуда на тяжелых работах, и сон одолевал менее охотно, чем прежде. Сетен сидел на своем тюфяке в маленькой каморке сбоку от дверей в комнаты супругов-менталов и чутко прислушивался. Дом, казалось, вымер. Да и сама зима влияла на людей, превращая их в вялых и сонных мух даже днем. Только бы проклятая нога не подвела, иногда она неловко подворачивалась в самый ненужный момент, и он рисковал наделать шуму.
32
Улыбка Селенио — полнолуние.
На ночь его разоружали, и Тессетен даже не представлял, где сейчас его палица. Быстро одевшись, он крадучись и на всякий случай при каждом шаге пружинисто приседая на больную ногу, вышел в коридор. Оставалось дойти до конца, выбраться в сени, а оттуда — во двор.
И вот в сенях, когда до крыльца оставалось не более двух-трех шагов, он споткнулся обо что-то мягкое. Мягкое всхлипнуло и приготовилось завопить. Сетен быстро подхватил его с пола и зажал рот ладонью, а потом рассмотрел, кто это был.