Изгнанники
Шрифт:
– Я привык иметь дело с индейцами.
– Э! И вы думаете, что слово индейца вернее слова королевского драгуна?
– Я не думал этого час тому назад.
– Гм!
Конде взял большую понюшку табаку, втянул, а затем смахнул кружевным платком пылинки, упавшие на его бархатный кафтан.
– Вы очень сильны, милостивый государь, – проговорил он, внимательно глядя на широкие плечи и высокую грудь молодого иностранца. – Вы, полагаю, из Канады?
– Я был там, но сам я из Нью-Йорка.
Конде покачал головой.
– Это остров? – спросил он.
– Нет, месье, город.
– В
– В Нью-Йоркской.
– Значит, главный город?
– Нет, главный город – Олбани.
– А почему вы говорите по-французски?
– Моя мать – француженка по происхождению.
– Давно ли вы в Париже?
– Сутки.
– Э! И уже начали вывешивать с балконов соотечественников вашей матери.
– Он приставал к одной девушке, месье. Я попросил его прекратить это, тогда он обнажил шпагу и убил бы меня, не схватись я с ним. Он крикнул на помощь своих людей. Чтобы держать их на почтительном расстоянии, я поклялся, что спущу капитана вниз головой, если солдаты сделают хоть шаг вперед. А когда я отпустил его, они опять набросились на меня, и не знаю, чем бы закончилось дело, если б вот этот месье не вступился за меня.
– Гм! Вы поступили превосходно. Вы молоды, но находчивы.
– Я вырос в лесу.
– Если там много таких, как вы, то моему приятелю де Фронтенаку будет немало хлопот, прежде чем ему удастся основать ту империю, о которой он мечтает. Но что все это значит, капитан Дальбер? Чем вы можете оправдаться?
– Королевским приказанием, ваша светлость.
– Э?! Разве он дал вам право оскорбить девушку? Не слыхивал, чтоб его величество бывал слишком жесток с женщинами, – произнес Конде с сухим, отрывистым смехом, вновь беря понюшку табаку.
– Ваша светлость, приказано применять все меры, чтобы заставить этих людей войти в лоно истинной церкви.
– Честное слово, вы страшно похожи на апостола и борца за святую веру! – воскликнул Конде, насмешливо глядя своими блестящими черными глазами на грубое лицо драгуна. – Уведите отсюда своих людей, капитан, и чтобы ноги вашей не было здесь.
– Но приказание короля, ваша светлость…
– Когда я увижу короля, то сообщу ему, что вместо солдат я нашел здесь разбойников. Ни слова, сударь. Вон! Позор ваш вы берете с собой, а честь останется здесь.
В одно мгновение из насмешливого, жеманного старого щеголя он превратился в сурового воина с неподвижным лицом и огненным взглядом. Дальбер отступил перед его мрачным взором и пробормотал команду. Солдаты, топая ногами и гремя саблями, вереницей начали спускаться по лестнице.
– Ваша светлость, – вымолвил старый гугенот, выступая вперед и распахивая одну из дверей, выходивших на площадку. – Вы действительно явились спасителем Израиля и камнем преткновения для дерзновенных. Не удостоите ли чести отдохнуть под моей кровлей и отведать кубок вина, прежде чем идти дальше?
Конде поднял свои густые брови, слушая библейские выражения купца, но с вежливым поклоном принял приглашение. Войдя в комнату, он с удивлением и восхищением оглядел ее роскошное убранство. Действительно, комната с отделкой из темного блестящего дуба, полированным полом, величественным мраморным камином и прекрасной лепной работой на потолке могла
– Моя карета ждет внизу, и мне нельзя дольше медлить, – сказал он. – Я нечасто покидаю мой замок в Шанраньи для Парижа, и только счастливая случайность дала мне сегодня возможность быть полезным почтенным людям. Когда у дома видишь вывеску в виде драгуна, то трудно проехать мимо, не осведомившись о причине. Но боюсь, сударь, что, пока вы остаетесь гугенотом, вам не будет покоя во Франции.
– Действительно, закон слишком жесток к нам.
– И будет еще более жестоким, если правда то, что я слышал при дворе. Удивляюсь, почему вы не покинете Францию.
– Мои дела и мой долг удерживают здесь.
– Ну, конечно, каждый знает, что для него лучше. А не целесообразнее ли склониться перед грозой?
Гугенот сделал жест ужаса.
– Ну, ну, я ведь не хотел предложить ничего обидного. А где же прекрасная мадемуазель, причина всей этой истории?
– Где Адель, Пьер? – спросил купец старого слугу, внесшего на серебряном подносе плоскую бутылку и цветные венецианские бокалы.
– Я запер ее в своей комнате, хозяин.
– Где она теперь?
– Я здесь, отец.
Молодая девушка вбежала в комнату и бросилась отцу на шею.
– О, я надеюсь, что эти злые люди не обидели вас, милый папа.
– Нет, нет, дорогое дитя; мы все невредимы благодаря его светлости принцу Конде.
Адель подняла глаза и тотчас опустила их перед проницательным взглядом старого воина.
– Да наградит вас Бог, ваша светлость! – пробормотала она. Ее прелестное лицо зарделось от смущения. Нежный, изящный овал, большие серые глаза, волна блестящих волос, оттенявших своим темным цветом маленькие, похожие на раковины ушки, и алебастровая белизна шеи – все это привело в восторг Конде, который за шестьдесят лет перевидал всех красавиц при дворах трех королей. Он с восхищением смотрел на маленькую гугенотку.
– Э, право, мадмуазель, вы заставляете меня желать скинуть с плеч лет этак сорок.
Он поклонился и вздохнул, как это было в моде во времена Бекингема, явившегося покорить сердце Анны Австрийской.
– Франции было бы тяжело потерять эти сорок лет, ваша светлость.
– Э, э! К тому же и острый язычок? Да ваша дочь, сударь, выделилась бы своим умом и при дворе.
– Боже сохрани, ваша светлость. Она так невинна и скромна.
– Ну, это плохой комплимент двору. Наверно, мадемуазель, вам хотелось бы выезжать в большой свет, слушать приятную музыку, видеть все прекрасное и носить драгоценности, а не смотреть вечно на улицу Святого Мартина и сидеть в этом большом мрачном доме, пока не увянут розы на ваших щечках?
– Где папа, там хорошо и мне, – ответила молодая девушка, кладя обе руки на руку отца. – Я не желаю ничего более того, что имею.
– А я думаю, что тебе лучше всего уйти к себе в комнату, – строго заметил старый купец: он знал худую репутацию, установившуюся за принцем относительно женщин, несмотря на столь почтенный возраст.
Конде приблизился к молодой девушке и даже положил свою желтую руку на ее руку. Адель поспешно отпрянула назад. Маленькие черные глаза принца вспыхнули нехорошим огоньком.