Изгнанники
Шрифт:
– Ну, ну! – проговорил он, когда Адель, исполняя приказание отца, поспешно направилась к двери. – Вам решительно нечего опасаться за свою голубку. По крайней мере, этот ястреб не может принести никакого вреда, как бы заманчива ни была добыча. Но я, действительно, вижу, что она так же хороша душой, как и наружностью, а больше этого нельзя даже сказать и про ангела. Карета ожидает меня, месье. Доброго утра всем вам.
Он наклонил голову в громадном парике и засеменил к выходу своей изысканной, щеголеватой походкой. Из окна де Катина увидел, как принц садится в тот самый раззолоченный экипаж, который задержал их во время
– По чести, – вымолвил он, обращаясь к молодому американцу, – конечно, мы многим обязаны принцу, но еще более вам. Вы рисковали жизнью ради моей кузины, и, если бы не ваша палка, Дальбер проткнул бы меня насквозь, воспользовавшись одержанным им успехом. Вашу руку, сударь. Подобного рода вещи не забываются.
– Да, его стоит поблагодарить, Амори! – присоединился старый гугенот, возвратившись после проводов до кареты знаменитого гостя. – Он был воздвигнут как защитник угнетенных и помощник находящимся в нужде. Да будет над тобой благословение старца, Амос Грин. Родной сын не мог бы сделать для меня больше, чем сделал ты – чужой.
Молодой гость казался более смущенным такими выражениями благодарности, чем всеми предыдущими событиями. Кровь бросилась к его загорелому, тонко очерченному лицу, гладкому, как у ребенка, но с твердо обведенными губами и проницательным взглядом голубых глаз, говоривших о недюжинной силе воли.
– У меня за морем есть мать и две сестры, – застенчиво проговорил он.
– И ради них вы почитаете женщин?
– Мы все там уважаем их. Может быть, потому, что женщин так мало. Здесь, в Старом Свете, вы не знаете, каково обходиться без них. Мне постоянно приходилось бродить вдоль озер за мехами, жить месяцами среди дикарей в вигвамах краснокожих, видеть их грязную жизнь, слушать их скверные речи, когда они на корточках, по-жабьи, сидят вокруг костров. Когда потом я возвращался в Олбани к родным и слушал, как сестры играют на клавикордах и поют, а мать рассказывает о Франции былых времен, о своем детстве и обо всем, выстраданном за правду, тогда я вполне осознал, что значит добрая женщина и как она, подобно солнцу, вызывает наружу все лучшее и благородное в нашей душе.
– Право, дамы должны быть очень благодарны вам, сударь, вы так же красноречивы, как храбры, – проговорила Адель Катина, стоя на пороге отворенной двери и слушая его последние слова.
Молодой человек на минуту забылся, высказываясь решительно и без стеснения. Но при виде молодой девушки он снова покраснел и опустил глаза.
– Большую часть жизни я провел в лесах, – продолжал он, – а там приходится так мало говорить, что можно и совсем разучиться. Вот потому-то отец и решил предоставить мне возможность пожить какое-то время во Франции. Он хочет научить меня кое-чему и другому, помимо охоты и торговли.
– И как долго вы намерены оставаться в Париже? – спросил гвардеец.
– Пока за мной не приедет Эфраим Савэдж.
– А это кто?
– Капитан «Золотого Жезла».
– Это ваш корабль?
– Да, моего отца. Судно было в Бристоле, теперь находится в Руане, а затем снова поплывет в Бристоль. Когда оно вернется оттуда, Эфраим приедет за мной в Париж и увезет меня.
– А как вам нравится Париж?
Молодой человек улыбнулся.
– Мне говорили еще раньше, что это очень оживленный город, и, судя по тому немногому, что мне пришлось видеть сегодня утром, я убедился
– И действительно, – согласился де Катина, – вы чрезвычайно живо спустились с лестницы вчетвером; впереди вас, словно курьер, летели голландские часы, а сзади – целая груда обломков. А города вы ведь так и не видели?
– Только вчера, проездом, отыскивая этот дом. Поразительный город, но мне здесь не хватает воздуха. Вот Нью-Йорк – тоже большой город, но какая разница! Говорят, там целых три тысячи жителей и что будто бы они в состоянии выставить четыреста бойцов, только этому трудно поверить. Но там отовсюду можно видеть творение Божье – деревья, зеленую траву, блеск солнца на заливе. А здесь только камень да дерево, дерево да камень. Право, вы должны быть очень крепкого сложения, если можете чувствовать себя здоровыми в таком месте.
– А нам кажется, что крепки-то должны быть вы, живущие в лесах и по рекам, – возразила молодая девушка. – Удивительно, как это вы можете находить дорогу в такой пустыне?
– Ну вот. А я удивляюсь, как вы не рискуете заблудиться среди тысяч домов. Я надеюсь, сегодня будет ясная ночь.
– Зачем это вам?
– Тогда можно увидеть звезды.
– Ведь вы не найдете в них никакой перемены.
– Этого только и нужно. Если я увижу звезды, то буду знать, по какому направлению можно попасть в этот дом. Днем-то я могу взять нож и делать мимоходом зарубки на дверях, а то трудно будет найти свой след обратно; тут проходит столько народа…
Де Катина расхохотался.
– Ну, знаете. Париж покажется вам еще оживленнее, если вы будете отмечать свой путь зарубками на дверях, словно на деревьях в лесу. Но, может быть, на первых порах вам лучше иметь провожатого. Если у вас, дядя, в конюшне найдется пара свободных лошадей, то я смогу взять нашего друга в Версаль, где я принужден дежурить несколько дней. Там он сможет увидеть гораздо больше интересного, чем на улице Святого Мартина. Что вы на это скажете, месье Грин?
– Буду очень рад поехать с вами, если, конечно, здесь не грозит более никакая опасность.
– О, на этот счет не беспокойтесь, – сказал гугенот, – распоряжение принца Конде будет щитом и покровом на многие дни. Я велю Пьеру оседлать вам лошадей.
– А я воспользуюсь тем наличием времени, оставшимся в моем распоряжении, – произнес гвардеец, подходя к окну, где ожидала его Адель.
Глава VII. Новый и старый свет
Молодой американец был вскоре готов отправиться в путь, но де Катина медлил до последней секунды. Когда наконец он отошел от любимой девушки, то окинул критическим взглядом темную одежду спутника.
– Где вы покупали это платье? – спросил он.
– В Нью-Йорке, перед отъездом.
– Гм! Сукно недурное, темный цвет в моде, но покрой необычен для наших глаз.
– Я знаю только, что мне было бы куда удобнее в моей охотничьей куртке и штиблетах.
– А шляпа… У нас здесь не носят таких плоских полей. Посмотрим, нельзя ли изменить фасон.
Де Катина взял шляпу и, загнув один край, прикрепил его к тулье золотой булавкой, вынутой из собственной манишки.
– Ну, теперь она приняла совершенно военный вид и подошла бы любому из королевских мушкетеров, – смеясь, проговорил он. – Штаны из черного сукна и шелка ничего себе, но отчего у вас нет шпаги?