Изгои (Часть 1)
Шрифт:
Этот лагерь, Всесоюзная здравница, как называли его зэки, собирал всех отщепенцев со всей страны. Чуть позже, когда волна наркомании захлестнула всю Россию, ещё один лагерь, подобный бакальскому, был открыт в Андриаполе. А пока самые первые приезжали на Бакал. Вся мутная грязь стекалась туда.
Арбалет сразу возненавидел наркоманов за их ущербный образ жизни. Были среди них и редкие исключения, кто как-то хотел изменить свою жизнь, но большинство из них были какими-то неопрятными, за собой не следили.
Чтобы изменить свою жизнь, нужно, в первую очередь, изменить себя, свои мысли. Это очень трудно. Но меняться надо полностью. Наркомания – изначально грех, а уже как следствие – болезнь. Это уже потом
Пока же Арбалет только ненавидел этих душевно больных людей. Через три дня он вышел в пром.зону. Она на многое отрыла ему глаза.
Пром. зона выполняла ответственный военный заказ: делали ящики для снарядов. Контролёры О.Т.К. постоянно проверяли качество работы. Деньги платили там небольшие, но на магазин хватало. Была там среди зэков особая масть. Это «погонялы», помощники бригадиров, два-три, а порой и по четыре человека в бригаде. Тех, кто плохо работал, они били брусом, молотками. Главное – лишь бы выполнить с высоким качеством план. Если за смену не справлялись с поставленной задачей, выходили во вторую смену, а порой и в третью. Главное – план, а человеческий фактор никого не беспокоил. Это ведь зэки, а зэки сами – некачественный материал, которого всегда у нас было с переизбытком.
Бригадир «Бухой», высокий, сухощавый, взрослый мужик со Ставрополья, сразу пообещал Арбалету всякие поблажки. Просил о помощи, что на жаргоне означало: предлагал Арбалету стать «погонялой». Хоть и была даже сама мысль об этом противна Арбалету, он не стал показывать своё отношение к этому полицейскому занятию, пообещав подумать. Надо, мол, присмотреться, обжиться.
В цехе бригада работала конвейерным методом. Так что производительность труда и план зависели от всех, и все зависели друг от друга. Если кто-то не хотел усердно трудиться, то тут же появлялись «погонялы», которые, как правило, сидели в биндеге у бригадира. Все их ненавидели, да и было за что. Били, пользуясь своим здоровьем, себе подобных зэков, чтобы самим не работать. Суки, короче говоря.
Пока Арбалет обдумывал предложение «Бухого», его поставили колотить рейки для ящиков. Обучал его настоящий мастер этого дела. За немалый срок свой он хорошо освоил все операции и заботливо инструктировал Арбалета: «Молоток делаешь специальный, ручка длиной сантиметров 50, ударная платформа
Арбалет потихоньку осваивал азы производства, рядом трудился Бондик. Вся зона работала в три смены. В жилке (жилой зоне) оставались считанные единицы, остальные пахали на матушку-Москву. Трудотерапия лечила наркоманию.
Арбалет надеялся уйти с головой в работу, хоть как-то забыться и отвлечься. Думал, что может быть, удастся и пораньше освободиться, тем более он хотел расписаться со своей подругой, с которой у них была уже дочь. Арбалет работал и строил далеко идущие планы, но … мы не властны над своим будущим.
Прошло всего пять дней, как Арбалет вышел в зону из карантина. Погода в ту зиму была щедра на холода, а в тот день стоял особенно свирепый, трескучий мороз. Когда работяги пришли с пром.зоны, никого не пустили в отряд, по причине якобы проходившей уборки. Арбалет для приличия, постоял немного со всеми, но стужа поджимала. Он пошёл в отряд один. Бондик плёлся где-то сзади. Сняв обувь с сушилке, он пошёл в секцию, к своему спальному месту. Его окрикнул дневальный Христофор, дагестанец. (За глаза его называли Горбоносый, его боялись, но не уважали за постоянные пакости). Не зная ещё Арбалета, он повёл себя крайне вызывающе. «Э-э-э, ты, рожа этапная» - с презрением начал дневальный, - «Ты куда прёшь? Ты чё, не видишь, уборка? Сюда даже блатные не заходят!» Арбалет попытался смягчить эту ситуацию: «Но я же не блатной, я просто замёрз. Понял?» Христофор был взбешён таким ответом и такой дерзостью.
«Горячий кавказский парень» подбежал к Арбалету, схватил его за грудки и начал трясти. Арбалет не потерял, однако, самообладания и старался мило улыбаться. Спокойно, глядя в хищное, искаженное яростной злобой, лицо, как можно мягче попросил этого грубияна убрать руки. Тот прорычал: «Э-э-э, ты што, боксёр, што ли, наглый такой?» Арбалет ничего не сказал, но подумал, что догадался кавказский блюститель порядка верно. И как только тот отпустил руки, резко ударил его по шее, в сонную артерию. Христофор ещё стоя захрапел, а потом рухнул как обмолоченный сноп.
(Вот так-то, дорогие сограждане, а вы всей страной только охаете и ахаете, и не знаете, как управиться с наглостью этих базарных паразитов и бездельников).
Услышав кипишь, из каптёрки выбежал старшина «Большой» и давай орать на всех. Арбалет не знал его, и не знал чего от него ожидать. Поэтому, на всякий случай, двушкой ударов усыпил и его. Тут уже кипишь поднялся основательный. Начали собираться зэки. Дневальный зашевелился, попытался встать, но Бондик, накрыв его голову одеялом и держа рукой, пригрозил: «Даже не рыпайся!» Вскоре, сбежались и легавые. (Одно интересное наблюдение: когда активисты бьют простых зэков, сотрудники где-то отдыхают, а как только зэки обидят Актив, сотрудники тут как тут. И как им это удаётся?)
Бондик и Арбалет уехали в КИЧу. В КИЧе стоял невыносимый холод, робы оказались вшивыми. Пришлось устраивать кипиши, голодовки, чтобы прожарили эти проклятые робы. Бондик раньше приехал в лагерь, и у него уже были знакомые и друзья. Вот они и грели. Загоняли в ШИЗО чай, сигареты, спирали, провода… Холода стояли зверские. Ночью в углу камеры вешали спираль, один провод в лампочку, другой на массу. Вот так и грелись. За ночь камера прогревалась.
Утром по подъёму заходили легавые. Первым делом заботливо так ощупывали стены (о здоровьи своих подопечных пеклись, конечно). Если стены были тёплыми – немедленно обыск. Шмон по полной. Чаще они не находили ничего, потому что, опытные зэки не теряли бдительности.