Изгои. Роман о беглых олигархах

Колышевский Алексей

– Ложись! – крикнул Шурик, и я упал, выставив пулеметный ствол перед собой, а вот Шурик упасть не успел…

В картечном патроне помпового ружья девять свинцовых шариков, каждый массой в пять граммов. Двадцать пять граммов картечи попало Шурику в голову и в грудь, он скончался мгновенно, еще не успев удариться о землю. Чернокожий охранник пал мгновением позже от последней остававшейся в моем цинке очереди.

Он единственный из четырех охранников остался в живых после нашей атаки: водитель погиб первым, двое других, тех, что ехали в кузове, скончались от взрыва бомбы. Внутри нашлись два мешка, довольно увесистых, каждый килограммов

по пятнадцать. Вытащив их наружу, я, оглохший от пулеметной стрельбы и взрыва, с трудом расслышал, что кто-то зовет меня по имени: «Павьел, Па-а-а-вьел». Обернулся – это была Дова. Она сидела за рулем трехосного пикапа «Додж», и вся доступная обзору часть ее тела выражала нетерпение и предвкушение быстрой езды. Я с переброшенными за плечи мешками подбежал к пикапу, закинул свою ношу в открытый кузов, прыгнул в кабину, и пикап рванул с места, словно крылатая колесница Фаэтона. Пролетев двадцать кварталов и оказавшись в районе трущоб, Дова свернула в тупик и, с грохотом влетев на тротуар, затормозила. Здесь я пересел в добропорядочную чистенькую «Акуру», спокойно выехал из города и через три часа был в Нью-Йорке. «Акуру» я навсегда оставил в подземном гараже, где дают парковочный талончик с номером, но не интересуются данными владельца. Я поселился у Алевтины, а обо всем, что было после, я уже рассказывал.

Как художник художнику

Вид у Любителя Сигар был растерянным. Он, пытаясь сосредоточиться, вертел в руках пустой коньячный бокал и старался не смотреть на своего собеседника. Тот же, наоборот, по-куриному вытянул шею и в нетерпении ерзал на стуле, ожидая реакции. Молчание затянулось и с каждой минутой становилось все более нелепым. Наконец Любитель Сигар очнулся, неуверенным движением вернул бокал на место и тяжелым взглядом нетрезвого человека уставился на соседа.

– Ну, как вам? – робко спросил тот.

– Честно? Мне понравилось, – Любитель Сигар немного помедлил, будто решаясь на что-то очень непростое, и добавил: – Илья. Только вот что…

– Что? – с волнением спросил Илья и нервно сглотнул.

– Хорошая история. С точки зрения драматургии просто безупречная, но концовки у нее нету.

– Разумеется, нету! Я ее не придумал пока!

– И вот еще что: с ограблением как-то слабовато вышло. Подробности хромают.

Илья посмотрел на Любителя Сигар с вызовом:

– А по-вашему, надо было смаковать все эти марки оружия, чавкающую под ногами кровь, голову Шурика, которая превратилась в решето, да?

Любитель Сигар засопел и разлил коньяк по бокалам.

– Да чего там душой кривить. Хорошая история, мне так не придумать, честно признаюсь. Вот я и увязаю в мелочах. Если уж совсем по-честному, то это не стыдно и продюсеру показать.

Поклонник сигарет Илья достал было пачку «Бенсон», но вспомнил, что курить в ресторане нельзя, и со вздохом убрал сигареты обратно в карман.

– Где его взять, того продюсера… Самому разве вложиться в кинобизнес? Неплохо звучит, кстати. А что? Куча эмигрантов из России состоялись в зарубежном кино!

– Чушь и полная ерунда, – Любитель Сигар был спокоен, и лицо его выражало холодное высокомерие прожженного всезнайки. – Тогда кино было молодым, тогда можно было сказать в нем что-то новое, тогда почти все в кино было новым – это сейчас оно топчется на месте. Знаете, сколько есть сюжетных линий? Всего тридцать шесть! И это неоспоримый факт: по отдельности, а чаще вперемешку

все сюжеты повторяются. Любовь, месть, судилище… – при слове «судилище» его левый глаз едва заметно дернулся. – Между прочим, почему этот ваш супермен, как там его?..

– Павел.

– Почему этот Павел не поступил благородно? Почему не бросился к бедолаге Шурику, не закричал с пафосом: «Эй! Брат! Вставай! Не смей умирать!» А убедившись, что его друг мертв, не поднял голову к небесам, загрязненным косматыми тучами, и не выкрикнул протяжно: «Не-е-е-е-т!» – почему?

Илья улыбнулся пьяно и счастливо и простодушно молвил:

– Потому что это отстой, дерьмо собачье.

– Вот! О чем я и говорил! Именно! А вы говорите «вложиться в кинобизнес»… Нет уж, тут надо раз и навсегда уяснить для себя, что наши с вами истории – это лишь наше с вами хобби. Хобби, которое никому, кроме нас, не интересно. Или…

– Что? – Илья подался вперед. – Или что?!

– Или, черт меня задери, встречаться с кем-то вроде Спилберга. Это как скаковой забег, в котором все знают фаворита.

Илья покачал головой:

– Спилберг крутой.

Любитель Сигар не просто хихикнул, он засмеялся, даже заржал в голос, и сам стал похож на фаворита ипподромных бегов:

– А мы-то с вами что? Не крутые разве? Это я еще готов поспорить, у кого какие цифры в финансовом рейтинге.

Он осекся, хотел было чем-то отвлечься, но не нашел ничего лучше, как просто поводить указательным пальцем по скатерти.

– Опять пришли к тому, от чего ушли. Когда деньги перестают быть твоим вожделением и хочешь чего-то иного, хочешь публичности, славы, то наплевать, какие у тебя цифры в рейтинге. С удовольствием променял бы все эти цифры на талант и признание, пусть хотя бы и вполовину меньшие, чем у какого-нибудь писателя или того же Спилберга. Художники счастливы, лишь когда они востребованы. Тогда и талант приобретает совершенно небывалую чистоту, отточенность. Одним словом, «не подмажут, не создаст».

– Нам не грозит, – мрачно прервал его Илья, – мы далеко от этой стадии. Мы просто два зажравшихся негодяя, Феликс. Живем взаймы, считая, что живем на свои кровные, а на самом деле…

Словно обращаясь к широкой аудитории слушателей, Любитель Сигар Феликс отвернулся в сторону и пробормотал:

– Начинается. Теперь эти угрызения совести не остановить.

Тем временем Илья, не расслышав или не обратив внимания на сетования своего приятеля, продолжал:

– Я помню каждый свой день в России, начиная с момента институтского выпуска, когда меня выбросило в новую жизнь. Потому что ни один день не был похож на предыдущий. Это были звенья борьбы!

– Красиво сказал, – поддакнул Феликс.

– Да! Все в новинку, постоянные открытия явлений жизни, о которых раньше и понятия не имел, палитра человеческих характеров, классификация типажей, анализ и чудовищными темпами нарастающее самоуважение. Оттого, что понимал: сегодня ты снова оказался на шаг впереди всех. Обманул, слукавил – пускай, но ты герой дня!

Лицо Ильи покраснело, он говорил увлеченно, яростно жестикулировал, речь его была убедительна и красноречива – то была настоящая, высокопробная театральная игра, и, что самое важное, получалась она сама собой, безо всякого напряжения. Но вот он вдруг как-то сразу сник, словно проколотая шина, выдающая последнюю порцию воздуха, подбородок безвольно уперся в грудь, плечи опустились, и Илья еле слышно молвил: