Изгои. Роман о беглых олигархах
Шрифт:
– Каса им нравилась, очень. Просто они расстались с ней против своей воли. Первого владельца звали Хусья, – переврал испанец кличку «Хуся», – его убили в Москве, виллу продавала его вдова. Второго, чье имя я позабыл, также убили в Москве, и виллу снова продавала его вдова. Третьего, которого звали…
– Довольно, – сухо произнес я, – нас эти подробности не интересуют, и в преемственность мы не верим. Ближе к делу, милейший.
Мы прожили на этой вилле в общей сложности двадцать пять дней. По две недели в году. Больше у нас не получилось. Как только мы ее купили, нас накрыло волной неприятностей. Это был настоящий «трабл-шторм», и он оказался очень быстрым и разрушительным. Я был пятым владельцем «касы», я владел ею меньше всех предыдущих хозяев. На второй год по возвращении в Москву меня арестовали и, присвоив почетный титул «оборотень в погонах», законопатили в тюрьму.
Но и этих двадцати пяти дней мне хватило, чтобы кое с кем
21
Баскская террористическая организация «Эускади та аскатасуна» («Отечество и свобода басков»).
Я познакомил Гобо с Витей Бутом. Витя поставил для баскских сепаратистов пластиковую взрывчатку и тяжелое стрелковое оружие. Все это лежало в тайниках, разбросанных на территории Франции, Испании, Португалии, и ожидало своего часа. Витя даже немного прокредитовал басков, великодушно предоставив им рассрочку на свой огнедышащий товар. Такие услуги не забываются, тем более что я отказался от посреднических, которые предлагал Гобо в обмен на его обещание помочь мне в трудную минуту.
Хорхе прижала украинская мафия, и он сам вышел на меня, умоляя защитить его от этого безбашенного контингента. Украинцы давно хозяйничали в Португалии и Испании, занимались всем, ничем не брезговали: наркотики, продажные девки, банковские махинации… Я помог ему в обмен на то же, что и в случае с Гобо, обещание. Вспоминаю озадаченные лица двух хлопчиков, перебравшихся в Европу из далеких Черновцов, когда я пришел с ними «потолковать» и вместо устного представления вытащил свое удостоверение. Вопрос был урегулирован в течение минуты. Прошло то время, когда слово «бандит» звучало гордо. Сейчас гораздо более внушительно звучит слово «мусор», хотя по сути оба они одинаковы. Говорю об этом так спокойно, потому что мусором никогда не был, а удостоверений у меня всегда было много. Разных.
Единственное преимущество резиновой лодки в том, что она быстрозатопляема. Я проткнул ее резиновую тушу в трех местах, и она пошла ко дну, увлекаемая тяжестью мотора, а я поднялся по лестнице на пустынный грузовой причал старого порта и, пошатываясь от усталости, побрел в сторону города, моля Бога о том, чтобы хоть кто-то из моих криминальных знакомых оказался в этот ранний час дома.
Гобо жил на широкую ногу в собственном доме прямо на берегу Кадисского залива. До него нужно было ехать на такси или идти целую вечность по длиннейшему многокилометровому мосту. Хорхе постоянного места жительства не имел, но я знал, где примерно его можно отыскать. В каждом городе есть берлоги для таких, как Хорхе. Их, как правило, содержит всякий сброд: китайцы, продающие опий и марихуану, нелегалы из Южной Америки, испанские жулики и сутенеры. Хорхе презирал комфорт и уют обывательского жилища, он всю жизнь таскался по углам и якшался с самым выдающимся отребьем, и я решил вначале поискать Хорхе.
Легко сказать «поискать». Не будь у меня в голове зацепившегося за извилины названия кабачка, затея найти этого проходимца была бы неудачна по сути, но из мрака тлеющего сознания выскочила нужная улица и номер дома. К счастью, за время моего вынужденного отсутствия ничего не изменилось, и к тому моменту, как я на заплетающихся ногах с трудом преодолел несколько километров, отделяющих порт от центра города, уличные кабачки начали один за другим открываться и предлагать завтрак: сэндвичи, тортилью, тосты со сливочным маслом и мармеладом, кофе. Город словно атаковала волна волшебных в своей вкусности запахов. Десять раз я готов был присесть за один из уличных столиков и потребовать себе все, чем богато было меню по части съестного. Я так проголодался, что смог бы, наверное, переварить не только все составные части великого испанского завтрака, но и приборы, которыми его полагалось есть. Кое-как я сдержался. Проходя мимо очередного кафе, я прикрывал глаза рукой, словно бы от солнца, и старался дышать ртом, чтобы не сходить с ума от запаха. Это, пусть и слабо, но помогло дойти до кабачка с названием «Белый пес».
В «Белом псе» уже с утра было накурено, пахло свежим кофе, поджаренным хлебом и горячей тортильей. Из десяти столиков было занято два: за одним сидел достойного вида старикан, курил трубку и читал толстую утреннюю газету. На первой странице была помещена большая фотография крупного московского бизнесмена, бывшего управляющего партнера инвестиционной компании «Сайнекс» по фамилии Тясто, и крупно набран заголовок, из которого я, не владея испанским ни в коей мере, понял лишь два слова: «Лондон» и «мертвый». На фотографии господин Тясто выглядел совершенно живым и цветуще-румяным, демонстрировал идеальный винд– зорский узел галстука и делал попытку улыбнуться по-американски широко. При этом глаза у господина Тясто не улыбались, а, наоборот, были нервными и злыми. Я помнил этого волка, прикидывающегося овцой. Тясто через свой «Сайнекс» руководил деятельностью какого-то весьма на первый взгляд солидного и вызывающего доверие паевого фонда, а затем вдруг взял да и смылся со всеми деньгами. Фантазии на то, чтобы уехать куда-нибудь подальше Лондона, у него не хватило, и он, обзаведясь, как и положено, недвижимостью, спокойно зажил там с прикарманенными деньгами. Видимо, слово «мертвый» в заголовке имело к нему непосредственное отношение. Вот, наверное, почему у него так и не получалось искренне улыбнуться: глаза выдают наши страсти, а страсти господина Тясто обуревали нешуточные. В общей сложности его страсти стоили сто шестьдесят миллионов в нестабильной американской валюте. Есть отчего таить во взгляде нервозность, ведь того и гляди придется держать ответ. Вот его кто-то и заставил ответить.
За другим столиком сидел сам хозяин с каким-то патлатым парнем в татуировках. На парне была белая майка, и видно было, как он разрисовал себя. Просто не осталось пустого места, весь сине-зеленый, словно вода в заливе. Я решил им не мешать, подождать, пока окончат свой разговор, а уж потом подойти, справиться насчет Хорхе, но у татуированного парня было чутье доберман-пинчера. Увидев, как я опускаюсь за столик, он, не спуская с меня глаз, что-то быстро проговорил и откровенно недружелюбно, исподлобья уставился на меня. Хозяин повернулся, некоторое время меня разглядывал, потом сказал что-то собеседнику и, поднявшись, пошел в мою сторону, попутно захватив меню.
– Приятель, у тебя неважный вид. Тебя жена выгнала из дома и ты всю ночь спал на детской площадке?
Я лишь развел руками, мол, «ничего не понятно». Тогда он перешел на ужасный английский:
– Какого черта тебе надо, я спрашиваю?
– К черту мне рановато, – я старался выдерживать ровный, дружелюбный тон, иначе можно было все испортить. – Мне нужен Хорхе-Каменщик. Три года назад он познакомил нас и сказал, что я всегда могу найти его через хозяина этой… этого замечательного бара. То есть через тебя… вас, сеньор, э-э-э?.. Я Павел, русский. Паоло. Помните меня?
– Не знаю я никакого каменщика. У меня закрыто, откроюсь через час. А пожрать можешь за углом. Там для таких, как ты, самое место. Проваливай, май френд, – издевательски закончил он.
Я не стал перечить и интересоваться статусом достойного старикана. Раз сидит здесь, значит, для него иные правила. Послушно кивнул и пошел за угол. Там оказалось сносное кафе, где я смог наконец с шиком позавтракать на часть капитала бывших хозяев лодки. Давясь и роняя крошки, проглотил четыре вареных яйца, три огромных бутерброда с хамоном и тунцом, умял целое блюдо тортильи и запил все это тремя чашками кофе. После завтрака я закурил сигарету и принялся ждать. Хорхе возник в проходе между столиками спустя полчаса после окончания моего пиршества, и я перевел дух. Ведь всегда есть вероятность, что хозяин кафе может оказаться просто неуравновешенным склеротиком…
Вообще-то в Испании не принято заливать глаза прямо с утра. Но это не принято у испанцев, они начинают в обед с «Риохи» и заканчивают рюмкой бренди поздним вечером. Не похмеляются, ибо не перебирают. А мы-то не испанцы. Хорхе прекрасно понимает, что значит «за встречу до дна», поэтому мы с ним раздавили поллитровую бутылку виски со скоростью пресловутого курьерского поезда, сошедшего-таки с рельс.
Я люблю алкоголь. Я даже боготворю его. За то, что он из проселка в колдобинах и воронках делает ровное гладкое шоссе. У Хорхе, похоже, было такое же отношение к выпивке: он расслабился и сидел, глядя на меня посоловевшими довольными глазами. Я рассказал ему эту историю, конечно, не все, а лишь то, что одобрила моя внутренняя цензура. Хорхе оказался хорошим слушателем, он не перебивал, лишь вскидывал брови и тряс головой, словно хотел разложить впечатления от моего рассказа в нужном ему порядке. В конце он внезапно выдал: