Изгои. Роман о беглых олигархах
Шрифт:
…От полуфабрикатов, даже очень качественных, у меня начинается головокружение, настолько они, что называется, «приелись». А здесь, как в сказке: суп-рассольник «Любовь алкоголика»! Я ел его с такой жадностью, как будто хотел наесться впрок на всю оставшуюся жизнь.
– Женщина, которая умеет варить такой рассольник, заслужила Нобелевскую премию в области кулинарии. Жаль, что такая не выплачивается. Старикашка Нобель был, видать, равнодушен к подобным вещам.
– Жаль только, что огурцы магазинные, маринованные. Меня мать научила, – Вика вздохнула, – а вот до всего остального пришлось доходить самой. Я столько шишек набила… Да и вообще половина жизни
– Часовая мина?
– Именно. В твоей семье, ну, в которой ты вырос, есть какая-нибудь фамильная сказка?
Я изобразил на лице задумчивость.
– Нет. Отец был военным, мать учительницей математики, гарнизонная жизнь, все скучно, одним словом. Я был предоставлен сам себе и за это благодарен своим родителям. Так иногда бывает, что ребенок воспитывает себя сам и что-то путное из этого получается. Правда, не в моем случае, – хохотнул я. – А что, в твоей семье есть фамильная сказка?
– Я же наполовину эстонка, у меня отец русский. А бабка вообще была замужем за немецким помещиком. Своя усадьба, леса, поля, короче, все как положено. И вот, когда она была беременна моей матерью, вдруг выяснилось, что у ее мужа роман с какой-то дамой из Кенигсберга. Он там часто бывал по делам, ну вот и… Причем дед настолько сильно увлекся, что всерьез подумывал о разводе, имел наглость сообщить об этом супруге, находившейся в положении, и укатил в свой Кенигсберг. Бабка просто так, без боя, сдаваться не собиралась, проявила характер и поехала за ним следом. Уж не знаю как, но она довольно скоро нашла разлучницу, подкараулила, когда та была дома одна, и заявилась к ней с видом оскорбленного достоинства и красноречивым аргументом в виде шестимесячного животика. Нет, никто ни с кем не дрался, наоборот, дама из Кенигсберга стала уверять мою бабку, что знать не знала про ее существование, якобы немецкий помещик утверждал, что он свободен как вольный ветер и никакой, тем более беременной, жены у него отродясь не бывало.
– Обычная история. Все так говорят.
Она невесело взглянула на меня:
– Ты так считаешь? И ты тоже так говоришь?
Я заметно стушевался, бесцельно подвигал пальцем кружку с чаем, отчего она чуть было не опрокинулась прямо на скатерть.
– Если честно, нет. Как-то не было у меня в жизни таких ситуаций. На самом деле это непорядочно, я вообще не понимаю, зачем я так сказал. Попса какая-то…
– В общем, все закончилось обещанием выкинуть чужого мужа из сердца и на порог его не пускать. А в конце разговора любовница моего деда подарила моей бабке бриллиантовые сережки. Сказала, что в знак примирения, чтобы та не держала на нее зла. Бабке сережки настолько понравились, что она не смогла устоять, тем более что в душе совершенно искренне простила «заблудшую» женщину. И все как-то наладилось. Встало на свои места. Бабка сделала вид, что ни о чем таком и не догадывается, муж вернулся в семью. Вскоре на свет появилась моя мать, дед переквалифицировался в антиквара, семья перебралась в Ригу, вот только мать моя с самого рождения часто болела, а в конце концов совсем слегла. У бабки жизнь разделилась на две части: белая постель дочери и вытертая доска для коленей в костеле. Когда ничто не помогает, то люди приходят к Богу. А я думаю, что если бы хоть кто-то помнил о нем постоянно, то…
– Нет, – я оборвал ее, – не говори этого.
– Почему?
– Потому что так никогда не будет. «Пока гром не грянет», известна тебе такая поговорка?
– Как всегда, бабка торопилась к вечерней молитве и, чтобы не опоздать, пошла через кладбище. Там она встретила, как ты думаешь, кого?
– Милая, ты рассказываешь сказку, а в сказке все бывает, и предполагать что-то – для слушателя пустая трата времени. Не знаю, одним словом. Даже вообразить не могу.
– На лавке возле чьей-то могилы сидела задрипанного вида женщина, которую сердобольная бабка приняла за нищенку. И, несмотря на то что опаздывала, все же полезла в сумочку за кошельком, достала несколько монет и протянула нищенке. Но замарашка ударила ее по руке, монетки упали в грязь, а бабка вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности.
– Вы что это? С ума сошли, что ли? Вы что это себе позволяете? Или я мало даю?
Нищенка фыркнула:
– Считаешь, что это ты мне должна помогать? А вот я так что-то не думаю. По мне, так это тебе скоро впору будет идти с протянутой рукой. Твой мир вот-вот рухнет, я это отлично вижу. Дочь твоя больна и скоро умрет. А с ее смертью все твое счастье кончится и больше никогда не начнется. Вот так-то… А ты мне милостыню. Сядь-ка рядом, – потребовала мнимая нищенка.
Бабка опустилась на лавку рядом с этой женщиной и, не в силах более сдерживаться, расплакалась.
– Откуда ты все знаешь? Кто ты такая?
– А тебе не все ли равно? Разве я говорю неправду? Да ты не бойся, я не ведьма, не колдунья. Просто пришла навестить свою сестру.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? При чем тут твоя сестра? – сквозь слезы спросила бабка.
– При том, что ты была с ней знакома. Когда-то в Кенигсберге она была любовницей твоего мужа. Помнишь?
У бабки дыхание стало частым-частым, сердце готово было выпрыгнуть и шлепнуться на брусчатку сырым куском.
– Да. Так Лотта умерла?
– Она сама во всем виновата, – сварливо ответила мнимая нищенка, – нечего было лезть к женатому мужику. И уж тем более незачем было проклинать его беременную жену. Тебя, то есть, – пояснила она.
– Но ведь мы тогда расстались по-дружески! Она и не думала меня проклинать, ты что-то путаешь!
– Помнишь, она подарила тебе сережки?
– Конечно помню! Они и сейчас на мне, вот, – бабка подняла волосы и продемонстрировала, что в ее уши вставлены те самые бриллиантовые серьги.
– Да… – старуха скривилась, как от боли, – это они. Ведь она не просто так тогда подарила их тебе. Улыбалась, но в душе прокляла тебя так сильно, что ее отравило собственное проклятье. Она только с виду была ангелом, а на самом деле все время ненавидела чужое счастье. Наверно, поэтому у нее так никогда и не было своего. Проклятье вернулось к ней, а я ничего не смогла сделать, было слишком поздно. Она умерла два года назад в совершенной нищете. Ничего у нее не осталось. Перед смертью она очень хотела тебя найти, попросить прощения, да вот не успела.
Бабка взяла себя в руки и спокойно сказала:
– Моя дочь больна. Она умирает. Может, это из-за нее? Из-за ее сережек? Тогда возьми их обратно.
– Это ничего не изменит, – нищенка затрясла головой, – все останется по-прежнему. Надо кому-то передать проклятье, тогда оно уйдет к другому человеку. Ты готова на это?
– Ради своего ребенка я готова на все, – твердо сказала бабка. – Это несправедливо, что моя дочь страдает из-за твоей сестры, а я даже отомстить ей не могу.
– А хочется? – нищенка спросила это с жадностью, аж вцепилась в прутья ограды до синевы пальцев.