Изгои. Роман о беглых олигархах

Колышевский Алексей

– Хочется, – честно призналась бабка, – еще как хочется. Так бы и отшибла ей голову, да только что это даст? Ты сказала, что надо кому-то передать то, что она передала мне. Как это сделать?

– Выброси одну сережку в людном месте, чтобы кто-то ее подобрал. Лучше, если это будет молодая, полная сил девушка. Она заберет болезнь у твоей дочери.

* * *

…Чай давно остыл, а я все слушал эту необычную историю, слишком необычную, чтобы не быть правдой. В жизни куда больше чудес, чем пытаются придумать люди, не замечающие их вокруг себя. Жизнь переполнена непонятным, необъяснимым. Иногда невольно становишься участником чьего-то жизненного эпизода и не замечаешь, что с этого самого момента твоя жизнь идет совершенно

по другой траектории, закольцовывается, чтобы попасть в этот же эпизод как минимум дважды. И кто знает, сколько еще таких попаданий впереди? Вот и нить, связавшая континенты, – Викина история о том, как однажды кто-то поднял с холодного асфальта блестящую драгоценную звезду и обрек себя на страдания этой находкой. Теперь я знаю всех действующих лиц, начиная с Алевтины, я знаю больше, чем сами участники этой жизненной, не придуманной драмы, и раз уж я так врос в события, на первый взгляд не имеющие ко мне никакого отношения, то бесследно это для меня уже не пройдет. Видимо, и мне уготована роль, и отнюдь не статиста, а полноценная, с диалогами и частыми появлениями на первом плане, черт побери! И я понял, что здесь как раз тот случай, когда не стоит уже пытаться влиять на события, так как я попал в рукав судьбы, по которому должен или выплыть на речной простор, или захлебнуться и пойти ко дну. Третьего варианта нет, на берег выпрыгнуть не получится при всем желании, потому что и берега-то нет. Одна сплошная илистая топь, болото с тучей кровососов. Рассказать сейчас Вике о том, что я, оказывается, «в теме»? Пожалуй, сейчас не время. Сейчас надо сделать работу, а потом, если все получится, можно будет создать легенду, пусть гадают, правда это или нет.

* * *

…Я курил, пуская дым в потолок, и лениво наблюдал, как она с любопытством разглядывает мое тело. Она ощупала мою грудь, затем свою, потом руки… Все это настолько напоминало детсадовское развлечение, когда мальчики кое-что показывают девочкам и наоборот, что я не выдержал и расхохотался.

– О чем ты думаешь, Паша?

– О комплексах людских. Мы отравлены ядом закомплексованности и не в силах нейтрализовать его до конца жизни. Мужчины пустякового роста тянутся вверх, к высоким женщинам, словно плющ по стене. Слабовольные всегда рядом с теми, кто славится твердостью характера…

– Слабые тяготеют к сильным. Извини, что перебила.

– Умница! Слабые к сильным, и в этом сила слабых, их жизненная сила. Сильные погибнут за слабых, а слабаки останутся. Им останется уповать лишь на самих себя и в свою очередь становиться сильными. В этом заключена великая конвекция характеров, принцип роста души.

– У красивых баб всегда есть уродливые подружки.

– Да? И у тебя тоже?

– Спасибо, мне приятно, что ты умеешь делать ненавязчивые комплименты. Ты, кстати, забыл про толстых, которые одержимы желанием похудеть. Хотя извини, – она рассмеялась, – что я говорю, ведь это я самым наглым образом вторглась в твою мысль.

– Да ладно, ерунда, милая. У нас разговор, а я всегда за то, чтобы говорить, а не монологизировать перед деревом. Старик Монтень писал о женщинах, которые приходят в бешенство, когда им отвечают молчанием и спокойствием, не разделяя их гневного возбуждения. Для них ответ в унисон равносилен признанию в любви. А насчет жирных – тут я с тобой не соглашусь. Как же тогда быть с гороподобными американцами? Они непоколебимы в своей жизненной уверенности. «Я такой, как есть, и горжусь этим» – это надписи на их майках восьмидесятого размера.

– Паша, американцы самая закомплексованная нация на земле. У них есть лишь их бравада тепличных огурцов. Чуть какой сквозняк, и американец в растерянности и обиде, нет привычной уютной атмосферы Штатов, где на его тушу никто не обращает внимания, там такие слишком примелькались.

– Может быть, даже, скорее всего, ты права. Все-таки феномен ненависти к Америке – это тема многих диссертаций. И если с толстыми все понятно, то доходяги-астеники,

наоборот, грезят наяву о лишних килограммах. Но мне особенно любопытны лысые. У меня был один приятель, неудавшийся писатель. Бедняга не нашел с издателями общего языка и эмигрировал в Новую Зеландию. Говорят, сейчас занимается разведением крокодилов и вполне успешен. Так вот, он облысел еще в двадцать с небольшим и с тех пор страшно комплексовал по этому поводу! Потратил серьезную сумму на всякие там притирки и припарки и даже обзавелся коллекцией париков.

– Тьфу, какая гадость! Терпеть не могу мужиков в париках. «Подожди, детка, сперва я повешу на гвоздик паричок, а потом натяну гандон».

– Это из личного опыта?

Она явно смутилась:

– Нет. Я же говорю, что ненавижу парики на мужиках. Кстати, есть еще придурки, заросшие мехом по самую шею, так они делают себе обширную эпиляцию, чтобы выглядело не так по-звериному.

– Мне кажется, что Микаэл никогда не делал эпиляцию.

Я намеренно не стал сразу, с порога говорить ей о результатах своей встречи с хромым. Ждал, когда можно будет сделать плавный переход. То, что мы с ней занимаемся «парным катанием» и она с жаркой ненавистью говорит о Феликсе, ничего не значит. Она может вести свою игру, так что отделаться от еще одного комплекса, комплекса бдительности, у меня снова не получается.

– Вы с ним хорошо поговорили? – Вика не изменила интонации, задала вопрос очень спокойно.

Рискну, все равно у меня нет иного варианта.

– Прекрасно мы с ним поговорили, Вика. Как старые друзья, не побоюсь этого слова. Он даже доверил мне переговоры с твоим боссом.

Я одним движением резко подмял ее под себя, она испуганно вскрикнула, но, увидев, что я улыбаюсь, выдохнула с облегчением:

– Придурок, я чуть не обмочилась. Слезь, мне нечем дышать. Да слезь, я сказала!

– Не слезу, пока не пообещаешь устроить мне встречу с Феликсом. Мне есть что ему сказать, так что можешь не волноваться. Я тебя никак не подставлю. Только вот придется тебе придумать, как объяснить ему мое внезапное появление.

Она замолотила по моей спине кулачками и пятками:

– Слезай, слезай, слезай! Я все давно придумала!

Я перестал дурачиться, перекатился на левую сторону кровати, и Вика внезапно пихнула меня ногой. Я, не ожидая подвоха, оказался на полу и увидел, как надо мною появилось ее раскрасневшееся, но довольное лицо.

– Один-один, мучачо.

– Ладно, сдаюсь. Так что ты там придумала, колись.

– У Феликса есть приятель, тоже русский. У них какие-то совместные проекты, подробности мне неизвестны. Они встречаются каждый вторник в парке, я знаю, где и во сколько. Это единственная возможность подойти к нему ближе, чем на двадцать метров. Ближе не получится, охрана.

– Вика, это плохой план. Вернее, он вообще никакой.

Она сделала вид, что обиделась. Или и впрямь обиделась, и мне стало неловко. Я влез на кровать и примирительно почесал ее за ухом.

– Фырчи, кошка. Хоть это и никакой план, другого-то нет. Так и сделаем. Пусть сработает фактор неожиданности. А что это за приятель у него? Он тебе знаком?

Вика отрицательно мотнула головой.

– Я его видела один раз и то мельком. Ничего не могу сказать. Мне почему-то кажется, что этот приятель как-то связан с политикой, но это лишь мои предположения, не более того.

– С чего ты это взяла?

Она пожала плечами:

– Здесь все занимаются политикой. Вернее, не занимаются, а интересуются, хотя, учитывая размер состояния некоторых эмигрантов, для них это равнозначные глаголы. Феликс не исключение. Я знаю, что он финансирует некоторые неправительственные организации в России, например правозащитные фонды. Часто разговаривает по телефону с какими-то людьми, они явно звонят из России, а он сразу делает напряженное лицо и просит его оставить или выходит сам. Но я слышала, Феликс давал инструкции, однажды он требовал отчета о какой-то демонстрации… Скажи, ты ведь поэтому здесь? Из-за политики?