Изгои
Шрифт:
Я никому не говорила правду. Не хотела насмешек. Слишком много слышала и пережила. Потому назвалась клевой. И схлестнулась с Чирием, тогда еще малолеткой. Он кормил и оберегал, не давал в обиду. Я была у него первой. Уж лучше путаться с одним пацаном, чем со всей улицей, решила тогда. И прикипелась к бомжам. Больше некуда было деться, — призналась Ольга.
А как ты познакомилась с Колькой?
В магазине! Вздумала булку спереть. Уж очень жрать хотелось. Меня засекли. Не сильно тыздили. В лягашке куда круче досталось. Там за шкирняк поймала баба. Выволокла из магазина, дала поджопника, покричала малость. Я в лужу угодила, только встала, глядь, пацан на меня вызырился и спрашивает «В одиночку бомжуешь?». Я сказала, что еще не стала бомжей. Жрать очень хочется, а денег нет. И жить негде. Он улыбнулся и позвал за собой на чердак пятиэтажки. Там с десяток соплюганов было. Все пацаны. Я им про себя все рассказала. Колька тогда был человеком. Он меня накормил от пуза и куда-то послал своих шнырей. Через час меня засыпали барахлом. У меня появилось все, даже то, о чем
его мы встретили на чьей-то даче, я впервые выпила и окосела. Колька осмелел и в тот день стал мужчиной. Со мной… Ему это понравилось, но он скоро перестал преклоняться передо мной. Я из королевы превратилась в обычную любовницу. И Чирий стал забавляться мною как игрушкой, на глазах у пацанов. А потом и вовсе привел Ирку, потом — Любку. С ними не церемонился. И в этот же день сделал своими блядями. Меня первую передал пацанам, разрешив пользоваться и взрослеть. Кодла не промедлила. Потянули жребий на первого! Им стал Червонец. Гошка выпил для храбрости и уже без уговоров, без слов толкнул на пол, насел сверху и хамски, грубо сделал свое дело, будто высморкался в меня. Потом другие пошли по очереди как по кругу. Мне было обидно лишь поначалу. Но к тому времени я уже пила, а под кайфом какая разница, какой петух топчет? Смирилась, привыкла, сжилась со всеми. Те, что после меня пришли, ни одного дня не были в королевах. Это так и осталось за мной. Но в кодле, да еще по бухой, короны скоро тускнеют: сначала их перестают замечать, потом и вовсе о них забывают. Того не знала, но и что могла сделать? Иного выхода не было, — бледнела Ольга, хватаясь за низ живота.
А почему ты делаешь аборты? Разве Колька не может купить резинку в аптеке, чтоб не мучилась?
Хм-м… Ему дешевле сменить любовницу! Знаешь, я у него дольше всех задержалась в подружках, другие в метелках и телках — не дольше двух ночей. Быстро надоедали, наскучивали, он приводил новых. Случалось клеил малолеток с панели. За червонец, даже за бутылку вина уламывал. Теперь таких по городу прорва. Особо вечером на улицах. Глянь, что творится, сами виснут на шею. Бери и веди, куда хочешь, хоть под мост иль в кусты, а коли некогда, прямо за домом или в подъезде. Раньше возмущались, орали, стыдили, прогоняли. Нынче никто ни на кого не обращает внимания. Проходят мимо. И малолетки оборзели. Еще недавно пришла в кодлу одна вот такая. Ну, сученка! Ей всего десять лет, а она уже знает больше любой бабы! И могет еще как! Ей не по кайфу обычный секс! Подай лишь крутой! Такая зеленая, а уже с пятью пацанами за ночь! И хотьбы что! Я спросила, со скольки лет она трахается? Знаешь, что ответила? «С детского сада!». А меня дряхлой старухой назвала сикуха и добавила, что в моем древнем возрасте — уже не в спросе! Никто не «снимет» такую старую. «Клеют» молодых. Даже она через пару зим выйдет в тираж, потому спешит — время уходит. И добавила гадовка уже при всех, что в моем возрасте пора из кодлы гнать или запрячь, чтобы «пахала», не обжирала других. Правда, этой стерве не повезло. Обрюхатил ее кто-то. Подзалетела сикша. Ну и спеклась. Бомжи сопляков не растят.
А куда ей теперь деться?
Хрен ее знает! Может вздернется или аборт сделает. У нее, по-моему, семья имелась, но возьмут ли обратно с пузом? Она ж теперь на передок злая. Познала мужиков давно. Не остановится. Это нас с тобой в бомжихи за руку привели. Та сама нарисовалась. Дома ей всего хватало, кроме мужиков. Вот и нашла вольницу. Ей бы в клевые! Но туда из детсада не берут, — усмехнулась Ольга.
Э-э, если б не моя беда! Если б не сломал мою житуху отец, все иначе сложилось бы в судьбе! — вздохнула девка и попросила: — Холодно мне. Дай чем- нибудь укрыться. Все внутри леденеет.
Ольга! Ты ж возле горяченной печки сидишь. Тут поджариться можно, — удивилась Катька и пошла на чердак, где хранились старые бабкины одеяла.
Едва нагнулась, из-за пазухи выпал портмоне, какой украла в аптеке из кармана мужика Она забыла о нем, а тут он сам о себе напомнил.
Катька открыла его и ахнула: сплошные доллары… Сотки… Даже руки задрожали. Такого богатства не ждала…
«Вот почему он поднял базар в аптеке!» — вспомнилось Катьке. Она поняла, что тот мужик, конечно, попытается найти ее.
«А я собаку на крыльце держать буду. Голдберг хрен кого пустит в дом. Да и попробуй докажи, что я стыздила? За руку не поймали!» — успокаивала Катька саму себя, роясь в старье.
Спустив с чердака пару одеял, она внесла их в дом. И не успокоилась, пока не спрятала доллары под печь. Но, несмотря на это, вздрагивала от каждого стука, шороха. Тут же, будто назло, Женька с Димкой взялись рубить дрова. Приволокли откуда-то доски, какие нужно срочно поколоть и гремят в два топора.
Катька невольно подскакивает от каждого удара. Остановить пацанов, запретить им тоже не хочет. Ночью будет холодно. Сама не знает, что теперь делать? То к Ольге подсядет, то к окну подойдет.
Ты чего заметалась? Кого ссышь? — заметила
девка.
Чирия! — соврала Катька.
Если и возникнет он, я здесь. Не тронет. Не дергайся! Это верняк! Когда смоюсь, барбоса во двор выпусти. Он на пса не попрет! Боится собак! Его в детстве чуть не разорвали кобели. Он тогда только начинал воровать. С тех пор говорит, что пес и вор в одной хазе не сдышатся. Теперь собак многие заимели. Тяжело стало промышлять, Катька! Недавно сама нарвалась на беду. Злая была на всех. Шла по парку, навстречу старуха с собакой маленькой и гадкой, с хвостом поросячьим, а уши как у зайца. Я уж сплюнула, что эдакую мерзость на поводке водят. Да ни где- нибудь в сарае, в доме держат. Нам жить негде! А на этом лидере шерстяная телогрейка с пуговками. А старая услышала, как я ее за того кобеля обложила, и косится на своего гада, успокаивает. Меня смех разобрал. Я такого гниду с ползахода обоссу. Ну и ляпни бабке, мол, тебе что, деньги девать некуда, что мандавошку в стремачи сфасовала. Что тут стряслось, не передать словами! — рассмеялась вымученно.
Бабка как заорала на меня: «Ходят тут всякие поганки! Проходу от вас нигде нет! Мальчика выгулять не дают! Может он — единственный друг, который у меня остался! С полуслова понимает! Помру — он оплачет, и я спокойно глаза закрою, зная, что хоть кто-то на земле любил меня! Он хоть и собака, а умнее и чище таких, как ты! Гадкая дрянь, негодяйка похабная!». Ну, я ей в ответ, мол, чего заходишься? Возьми меня к себе вместо этого кобеля. Я тебе и глаза закрою, и урою в момент! Коли будет на что, то и памятну! Без мороки! Зато меня прогуливать не надо, говно не станешь за мною выносить. А и жить сумею на полу. Если половикдашь, благодарна буду! Чего вопишь? Надо ближнему помогать! А ты собаку вместо человека в доме держишь! Дура старая! Как куклой им тешишься! А этот пес вдруг заворчал. Бельмы стали красные. Из хавальника пена пошла. Я плюнула в его сторону. Он как рванул ко мне, сбил с ног, да и бросился к горлу. Я от него отбиваюсь изо всех сил, а он то в плечо, то в живот, то в грудь как даст своей башкой. Она у него что булыжник. Да ладно бы его башка! Но ведь и зубы! Он, паскуда, всю меня изжевал. Я уже взвыла от него. Все тряпки, что надела, этот лидер в клочья пустил. Да еще и обоссал с ног до головы. Бабка вместо того, чтобы оттащить его, вокруг бегает, успокаивает гада, уговаривает: «Марсик! Оставь, не трогай! Ты же видишь, она не мытая, на улице живет. Может больная! Не приведисьзаразишься и заболеешь! Плюнь! Пошли домой! Я тебе колбаски дам! Зачем эту кусаешь? Она вонючая! Тебя тошнить будет!». Я от злости чуть не лопнула! Во, выдала плесень! Кобеля от меня вырвет! За мною мужики сворой ходили, слюни до колен роняли! Тут же пес от меня заразится! Ну, достала! Я в кулак вся собралась, изловчилась, хвать по хребту эту гниду! Он враз расклеился! Заскулил, повалился на бок. Бабка к нему! Я ей врезала в ухо и давай материть. Не заметила, как тот падла подполз и вцепился в пятку насмерть. Лежит, зубы разжать не может, хоть ты убей! Тут уж сама взвыла хуже собаки. Мужики мимо шли. Ножом клыки разжали псу. Старая его на руках домой понесла. Так он, говнюк, из-за ее плеча рычал, грозился, рожи мне корчил. Все обещал на будущее повидаться и расквитаться. Так вот тогда я узнала, что это был французский бульдог. Мама родная, с виду хуже нашей шавки, но злой как целая кодла бомжей. И ты знаешь, нынче эти гниды по всему городу развелись, в каждом доме их держат. Вот и подойди к такой бабуле! Кольке-Чирию такой же чуть яйцы не вырвал недавно. В квартиру влезли к одному и не знали про бульдога
Ни то ощипать коммерсанта не пришлось, сами голиком смывались. Короче, полный облом!
Голдберг не мой, Зинкин пес. Меня только терпит. Да и не люблю собак! — призналась Катька, прислушавшись к звукам во дворе. Там стало тихо. Мальчишки разговаривали с кем-то. У девчонки лоб покрылся испариной. Когда Катька выглянула во двор, увидела старуху-соседку. Она просила мальчишек помочь ей с дровами, те торговались, что за это получат.
Девчонка, продохнув комок страха, вернулась в дом. Ольга лежала, укутавшись в одеяла, бледная, с синими кругами вокруг глаз.
Ну, как у тебя? — поинтересовалась Катька.
Хрен меня знает. Кровь хлещет как из крана, а вышло что-нибудь иль нет, не знаю. Все тряпки хоть отжимай. Боль отпускает. Уже не разрывает. Приступы реже, но силы уходят куда-то.
А ты поешь и поспи!
Не хочу. Чувствую себя, как будто со всей кодлой ночь прокувыркалась…
Оль! Ты кого-нибудь любила?
Девка глянула на Катьку удивленно.
Может любила… Но это было давно.
Кольку?
Да Бог с тобой! С чего взяла? Сопляка любить — самой измазаться. Я его всерьез не держала.