Изгои
Шрифт:
Ну и гад же ты, Баланда! Даже с этими не слышался! Куда теперь тебя денем, ума не приложу! — сокрушался начальник оперчасти.
Да! Гнусный тип! — поддержали его остальные.
Кого вы защищаете? Хлебореза! Жулика! Он пайки из столовой тыздит и за пазухой приносит. Своих харчит. Вот его и держат. Зато такие как я не доедают. Нашли героя! — выпалил Митька.
Слушай, а если ты один останешься, на кого стучать будешь? На себя? — не выдержал оперативник и добавил: — Счастье наше в том, что сидеть тебе осталось три месяца…
Эти последние недели Митька жил и работал в кочегарке. Здесь он получил документы
Вместе с Баландой вышел на свободу фронтовик, недавно выкинувший Митьку из барака.
Ну, вот и остались мы с глазу на глаз. Нет над нами начальника, оперов. Некому нас высветить! Скучно, Мить? Ох, и пропадлина ты! Редкая сволочь! Негодяй! И зачем такие рождаются? Будто всем на смех и назло! Из таких в войну предатели и полицаи получались, мародеры. Жаль, что чье-то семя уцелело! Ведь вот из-за такого гада и я в зоне оказался! Мы со своими ребятами в сквере должны были встретиться, отметить нашу Победу. Глядь, а навстречу, ни дать, ни взять, эсэсовец идет. Мы онемели! Откуда взялся? А он, падла, поднял руку и крикнул «Хайль!». Я к нему! Как врезал! Он через задницу перевернулся и на нас матом по-русски. А к нему уже четверо таких же! У них, сосунков, своя партия, где Гитлера чтут! У меня перед глазами потемнело. Сталинград вспомнил. Своих! Кто никогда не придет в сквер на нашу встречу. Все вспомнил… И дали мы им тогда за все! За свою и погибших боль. За предательство живых и мертвых! Нас не сумели растащить прохожие. Мы не в состоянии были объяснить. Вызвали милицию. Мы и ей заодно. Не увидели, не врубились. Конечно, перегнули с милицией. За то и получили. И за тех. Трое инвалидами остались. Жаль, что все же выжили, но если встречу хоть одного…
Снова в зону вернешься! Но уже без обратного адреса! — напомнил Митька, осклабившись.
Ничего! Подрастут и наши внуки! Врубят вам! Как мы! За все и всех!
А захотят они слушать зэка? — не унимался Баланда.
Его выкинули из машины на полпути до станции. Семнадцать верст он добирался пешком до железной дороги. Двое суток ехал в поезде, а когда вышел на знакомой станции, впервые почувствовал, как устал, как мало сил осталось для радости.
Он шел, не торопясь, проселочной нехитрою дорогой. Она петляла мимо садов и полей, через ручей и речку, мимо домов, спрятавшихся в сиреневых кустах.
Как горласто кричали во дворах петухи, словно здоровались по-мужичьи с заблудившимся в судьбе человеком.
Дома стояли такие похожие, что узнать среди них свой, было мудрено.
«Вот этот!» — сворачивает к ограде. Но нет, его двор был много меньше.
«Значит, тот!» — спешит к калитке и снова отступает. У него во дворе не было таких раскидистых яблонь
«Ну, конечно, вот он!» — бросился к дому со знакомым крыльцом, тихо открыл калитку.
На звук шагов из коридора выскочила девчушка рыжая, конопатая, щербатая, так похожая на подсолнух. Увидела Митьку, нахмурилась и спросила:
Ты, дядька, куда прешься? Иль не видишь, крыльцо помыто! Разуйся! Иль я бабушку позову! Скажи, чего тебе надо?
Ты — Танюха?
Татьяна Дмитриевна! — поправила строго.
Я твой папка! Вернулся я! Слышь, дура? Иль не признала? — расставил руки, чтоб обнять дочь.
Но та скользнула в коридор, захлопнула дверь перед самым носом, закинула ее на крючок и, плача, жаловалась:
Бабуль, а меня какой-то дядька во дворе дурой обозвал. Прогони его со двора!
У Митьки все внутри похолодело: «Не ждут, не рады ему…».
Входи, Митяй! Чего на крыльце стоишь? На дочку не обижайся. Не знала она тебя. А и Соня на работе, только вечером воротится. Ей недосуг. Какуезжает в шесть утра, вертается после десяти вечера! — говорила теща, суетясь на кухне, готовя на стол.
Она поставила перед зятем миску борща, огурцы, картошку, капусту, сало и села напротив.
Это все? — удивился Митька неподдельно. — А приезд обмыть?
Это ты про самогонку?
Ну да! — оживился мужик.
Да что ты? Мы этого не имеем. Не держим даже капли. Не гоним. Не надо онав доме! — усмехнулась, замахала руками.
Тебе она не нужна, а вот мне как? Иль мой приезд не радует, не праздник? Иль отметить его не стоит? Столько лет не виделись! — глянул на дочь, сидевшую на кухне набычившись. Она смотрела на Митьку исподлобья и ни в какую не захотела подойти к нему.
Обидела меня Софья! К приезду моему не подготовилась. Даже бутылку не припасла! — взялся за борщ неохотно.
Не гоним! Кому ею баловаться?
А и в зону писала как чужая! Ни одного «целую»! — не сдержал упрек.
Так это ж я тебе отписывала. Сонечка ни одного письма сама не писала. Ей некогда! И посылки я справляла. Она даже твои письма не читала. Недосуг.
У Митьки борщ в горле застрял комом:
Вот так? Это чем так занята, что на письмо время не сыскала? — побагровел с лица.
Она делом была занята. Не транжирила время попусту как иные. Поступила в институт. Теперь диплом защищать будет. Ветврач! Работает в колхозе на фермах. Хорошо получает. Ею все довольные. Не нахвалятся. За работу премии и подарки дают. Вон! Погляди, как дом отремонтировали! Была же развалюха! Нынче глаз не оторвать от красы! Соня даже за границей была! Посылали опыт перенять! И к ей приезжали с Германии, с Китая! Учились! Все понравилось. Культурные, обходительные люди! Даже руки ей целовали!
Чего? — подскочил Митька как ужаленный.
А у них так положено по этикету! — гордо выпятила губу теща.
Я ей по этому этикету так вломлю, мало не покажется! Ишь, лапы ей облизывают всякие кобели, пока я на зоне мучился!
Кто тебя туда впихнул? Твоя дурь! Что руки ей целовали, то не зазорно! В тюрьме сидеть срамно! Семью оставил в холоде и голоде, без гроша! Даже ребенку пеленки купить было не на что! Соня с роддома пришла, и куска хлеба нет! А ты после всего глотку дерешь? Грозить вздумал, гад шелудивый? Да я вмиг в обрат ворочу туда, откуда вышел! Говно! — встала из- за стола, вспотев.
Я тебя сюда не звал! Ты кто есть в моем доме? Тут я хозяин, не вы, вонючее племя! Вон все из избы! Чтоб духу не было! — схватил тещу за грудки и потащил к двери, отвешивая на ходу оплеухи, орал: — Суки всякие тут приморились! Меня, хозяина, лажать вздумали, мать вашу в сраку! Пшла вон, старая лярва! — вытолкал на крыльцо.
Следом за нею из дома выскочила девчонка. Обе со слезами бросились бегом в правление, а через десяток минут в дом вошел участковый:
Ты опять за свое? Или пяти лет тебе не хватило? Назад просишься? Сейчас отправлю. Только та зона покруче прежней будет!