Изгои
Шрифт:
Верно оттого, что хорошо их знаю и ни одной не поверю! Все они — стервы! — сплюнул Яшка и продолжил: — Сегодняшние воры — не мы! Ничего общего меж нами нет! Закон не держат. Воровскую честь по хрену пустили. С ментами кентуются! Даже навары у них общие. Канают иначе, не так, как мы. И друг друга подставляют. Щиплют пацанов и шмар! Называют себя «законными», фартовыми, не зная, что это есть. Даже званье вора в законе за башли покупают. Таких нынче зовут «лаврушниками». Их даже коронуют! Во где паскудство! Небось, мои кенты, встретят нынешних на том свете, за такие дела тыквы с резьбы свернут. И поделом сучьему племени! Не побывав в ходках, не понюхав шконок, не пообтеревшись в крутых
Яшка! А зачем к тебе пацаны Чирия приходят? — спросил Кузьмич.
Натаскиваю «зелень», надо ж им мозги вправлять, чтоб не канула фартовая наука. Оно чем раньше, тем крепче помнится. Я и сам в их возрасте уже ходил в дела
А говорят городские, что скоро всех воров поизведут власти. Упрячут их за решетки как зверей! — сказала Лидка.
Ох! Уморила одноглазая хварья! Да о том давно трандят! Но хотеть, не значит сделать! Ведь вот даже сам Господь наш был распят рядом с ворами и простид в рай с собой взял! А всяких там бугров, начальников наказал за то, что они грешней нас! Так что с тех пор изменилось? Кого надо за решетку? Разве не тех, кто послал моего отца на войну, а меня заставили стать вором? Кто больше виноват? Вот пусть с себя и начинают!
Яшка сделал большой глоток чифира. Лицо покрылось красными пятнами. Мужик медленно встал, взял банку с остатками крепкого чая, пошел в землянку, слегка покачиваясь и напевая гнусаво:…там били девочек: Марину, Розу, Раю, — И бил их лично Костя-Шмаровоз…
Нет, он не заснул, повалившись на топчан в своей берлоге, как называл землянку. Яшка впал в блаженное полузабытье.
…Он снова в Одессе. Ему всего двадцать лет. Вместе с кентами приехал на воровской сход. А утром, пока все дрыхнут после крутой попойки в ресторане, Яшка пришел на пляж. О! Сколько тут прикольных чувих! А в каких позах валяются, аж голова кругом пошла. Куда ни глянь, одни бабы! Мужику даже ступить негде. Куда бы пристроиться?
Яша! Иди ко мне! — увидел знакомую.
Давай к нам! — приметил бывшую шмару.
Никому не отдам! Мой он! — вцепилась в руку баруха, с какой переспал после ходки. А под утро, разглядев, с кем разделил постель, чуть с балкона не выскочил от стыда. Перебрал, иначе ни за что не завалился бы в постель к престарелой бабе.
Осчастливил бабку! — смеялись кенты долго.
Нет-нет! Уйди
Единственная, самая лучшая на свете! Наташка! Ее он не сумел добиться ни мольбами, ни уговорами, ни подарками. Сначала он вздумал овладеть ею, потом стал ухаживать всерьез. Хотел из-за нее уйти в откол, но Наташка бесследно исчезла. Он искал ее повсюду и лишь через десять лет уже в ходке самый верный кент перед смертью раскололся, что убил Наташку, чтоб спасти Якова от разборки «малины».
В море я ее утопил. Расписал «пером» всю как есть, чтобы не опознал никто. Не суди, кент строго! Ни одна не стоит того, чтоб за нее платился жизнью ты! Она уже наверное доперла, что стала тогда и радостью, и твоим горем! Ей ты нужен был на миг, а мне — навсегда…
Яшка смотрит на обнаженное тело девушки. Она быстро прыгнула в набежавшую волну, и сине-зеленая вода мигом стала кровавой.
Яша! Милый! Помоги! — вынырнула Наташка.
Ужас сковал человека. Где стройное тело, прекрасное лицо? Она вся изрезана ножом, исполосована на ленты.
Яша! Родной! Вытащи меня!
Человек, леденея от страха, пытается убежать, но кровавая волна захлестывает ноги. Они уже по колено в ее крови.
Господи! Не виноват! Не убивал! — пытается уйти.
Но все бабы, лежавшие на пляже, подскочили, вцепились в него:
Не уйдешь! Зачем, вскружив голову, не защитил ее от смерти?
Нет тебе прощенья, кобель! — схватила баруха за горло.
Он силится оттолкнуть. Наташка хочет помочь ему, ее не пускают. Она кричит:
Беги, Яшка! — он открывает глаза весь в холодном поту, руки, ноги дрожат.
Дядь Яш, линяй! Менты возникли! Шмонают кого-то! В городе какого-то фраера грохнули! Шустри! — слышит Яков голос Толика-Пузыря.
Вместе с ним он влетает в подвал, там потайной выход, который ведет далеко к реке, где в глухих зарослях ивняка есть совсем маленькая, неизвестная никому землянка. Да и землянка ли она? Без окон и двери, единственный вход — через пол. Конечно, можно выйти к реке, но сколько петлять придется?
Яшка с Толиком были уже далеко, когда в землянку ввалилась милиция. Увидев, что она пуста, заматерились, вернулись к бомжам:
А этот хмырь где? — указали на землянку Яшки.
Откудова знаем? Друг другу не докладаемся. Тут всяк своей волей живет! — ответил Кузьмич.
Поурежем вам волюшку!
А кому мы на хрен сдались?
Сами по себе — так и никому! Но кто убивает горожан?
Мы при чем? Средь своих ищите! — не выдержал Муха и тут же получил в зубы.
Чего? Наших дрючить? — вскочили бомжи на ноги, похватали колья и арматуру, кинулись на милицию.
Сами мокрите, а тут козлов ищите? Не обломится подставить. Своих высвечивайте, кто загробил?
Средь вас всякий второй — киллер!
Истерзали гады! Даже на свалке нет от вас покоя. Как кого убьете, наших заметаете! Пшли вон, лягавые псы!
Через несколько минут на свалке снова стало тихо. Милиция уехала. Бомжи успокоились.
А на сером обомшелом валуне на берегу реки сидели двое. Разговаривали так тихо, что даже птицы удивлялись способности людей так глубоко прятать голоса
Ну, как там ваши дышат? Все нормально? — спросил Яков Толика.
Без шороха обходится. Никто ни на чем не засыпался, не попух. Но у меня к тебе свой разговор имеется. Отдельный, — добавил Пузырь.
Валяй!
Завязать хочу с кодлой. Насовсем. Не хочу больше с ними дышать.
В рекет намылился?
Нет! Я другое выбрал. У меня теперь жена есть. Скоро ребенок будет. Понимаешь, я ему тоже нужен. Всегда!
У Яшки глаза на лоб вылезли. Он подавился дымом сигареты, никак не мог откашляться.